В прозе новейшего времени (начиная с Чехова) возникает и утверждается возможность такой взаимодополнительности нарративных инстанций, при которой «голос нарратора», не утрачивая своей определяющей конструктивной роли, «максимально приближается к оценочному и языковому кругозору героя»[89]. Отрекшийся от регулятивной привилегии повествователь не присваивает себе последнего, завершающего слова, оставляя за собой лишь расстановку смысловых акцентов.
Логос вербализации
При всем многообразии композиционных форм вербализации всякий нарратив характеризуется своим оцельняющим данное высказывание логосом семиотическим принципом вербальной манифестации повествуемой событийной цепи.
Древнегреческий «логос» в качестве одной из базовых риторических категорий означал не просто «слово», но неразрывное (первоначально синкретическое) единство слова и мысли, речи и мышления. В современной нарратологии эта категория способна служить для обозначения семиотического единства наррации и ее вербализации. Эффективную нарратологическую типологию семиотических принципов презентации наррации можно развернуть, опираясь на широко известную типологию знаков основателя семиотики Чарльза С. Пирса: индексы, иконы, символы.
При этом крайне существенно не смешивать базовые семиотические понятия «значения» и «смысла».
Значение это объективная (референтная) сторона знака, это денотат, в современной культуре приобретающий для каждого участника коммуникации субъективную значимость (в первобытной культуре субъективные значимости были коллективными, хоровыми).
Смысл это интерсубъективная сторона знака, это концепт, «имеющий отношение к ценности к истине, красоте и т. п. и требующий ответного понимания» [5, 337]. В отличие от значения смысл, по Бахтину, «нельзя понять со стороны. Самое понимание входит как диалогический момент в [] смысл» высказывания [Там же].
Вспомним исходные положения Пирса, функционально разграничившего базовые типы знаков. «Индекс есть знак, который сразу же утратил бы свое характерное свойство, делающее его знаком, если убрать его объект»[90]. Иначе говоря, индексальный (указательный) знак предполагает первичность значения и синкретическую сращенность этого значения со смыслом. Простейшими примерами слов в индексальной функции могут служить имена собственные.
Однако личное имя может быть использовано и символически. Так поступал Флоренский, соотнося имена с житиями святых, которые их носили. Так нередко бывает и в художественной литературе. Суть логоса вербализации состоит именно в том, что одно и то же слово а, точнее, сама система языка может использоваться с различной семиотической интенциональностью.
«Иконом» (изобразительный знак) Пирс именовал «знак, который обладал бы своим характерным свойством, собственно и делающим его значимым, даже если б его объект и не имел существования» (218). Например, кентавров никогда не было, но они присутствуют в культуре только потому, что этот пустой денотат имеет собственное означающее. Иначе говоря, иконический знак являет собой семиотический феномен первичности сигнала (означающего), обретающего значение и значимость только в воспринимающем его сознании.
«Символ» (имея в виду символы, прежде всего, математические, а не художественные) Пирс определял как «знак, который утратил бы характерное свойство, делающее его знаком, если бы не было интерпретанты» (218), то есть соответствующего знаку концепта. Речь идет о первичности смысла (а не значения, как в случае с индексом), которому «конвенциональный знак» служит как «заранее оговоренный сигнал» (216).
Однако для Пирса «все слова [] суть Символы» (212213). Чтобы применить его типологию знаков в нарратологии, необходимо воспользоваться перспективной возможностью размежевания разнотипных символов, которую Пирс намечает, разграничивая «два способа», какими символ может функционировать: «индексальный» или «иконический».
Будем и мы различать наряду со словами в индексальной или иконической функциях символы индексальные («закрытые», моновалентные) и символы иконические («открытые», поливалентные). Такое раздвоение пирсовского «символа» отвечает проницательному кантовскому делению «интуитивного способа представления» на схематический, «когда понятию, которое постигается рассудком, дается соответствующее априорное созерцание», и собственно символический, «когда под понятие, которое может мыслиться только разумом и которому не может соответствовать никакое чувственное созерцание, подводится [] созерцание [] по аналогии»[91].
Однако для Пирса «все слова [] суть Символы» (212213). Чтобы применить его типологию знаков в нарратологии, необходимо воспользоваться перспективной возможностью размежевания разнотипных символов, которую Пирс намечает, разграничивая «два способа», какими символ может функционировать: «индексальный» или «иконический».
Будем и мы различать наряду со словами в индексальной или иконической функциях символы индексальные («закрытые», моновалентные) и символы иконические («открытые», поливалентные). Такое раздвоение пирсовского «символа» отвечает проницательному кантовскому делению «интуитивного способа представления» на схематический, «когда понятию, которое постигается рассудком, дается соответствующее априорное созерцание», и собственно символический, «когда под понятие, которое может мыслиться только разумом и которому не может соответствовать никакое чувственное созерцание, подводится [] созерцание [] по аналогии»[91].