- Но когда вы начинаете публично проповедовать свою точку зрения, - он пренебрежительно выпятил губы, - то вмешиваетесь тем самым в политику. А этого мы никому не позволим! Поэтому вам и предлагают исправиться, загладить ошибку. Это в ваших же собственных интересах. Такому великому ученому, как профессор Гербигер, не нужно вашего признания. Учтите! Только благодаря его исключительной гуманности с вами вообще разговаривают. Вам дается последний шанс, постарайтесь его не проморгать… я жду от вас прямого и ясного ответа, господин профессор.
– А если я не сделаю этого, вы арестуете меня?
– Право, вы озадачиваете меня, профессор. - Зиберт улыбнулся и развел руками. - Зачем вы так упорно домогаетесь мученического венца? Зачем? Вас ожидает спокойная академическая работа. Не создавайте ненужных затруднений себе и нам. Выполните нашу просьбу, и все будет в порядке.
– Я не могу, господин штурмбаннфюрер. Это идет вразрез с моими убеждениями.
– О каких убеждениях вы говорите? В то время как фюрер и национал-социализм в едином порыве закладывают фундамент великого рейха, вы позволяете себе иметь иные убеждения. Вы плохой немец, господин профессор. - Эсэсовец снял пенсне и откинулся в кресле. Он смотрел на Мирхорста как на неприятное насекомое.
Мирхорст еле сдерживался. Он готов был плюнуть в мерзкую физиономию этого черного ландскнехта с дубовыми листьями к Железному кресту. Закричать во все горло. Ударить кулаком по столу. Но он заставил себя сидеть спокойно, молчать и ничего не бояться. И все же боялся. Боялся всего: ландскнехта, серого, угрюмого здания, длинных коридоров с рядами одинаковых дверей, красного флага со свастикой в белом круге, окаменевших часовых. Страх, ненависть, раздражение и какое-то детское недоумение - все это сковывало, мешало находить нужные слова.
– Не будем возвращаться к этому больше. Я не выступлю в защиту теории Гербигера и не смогу принять участие в открытии академии… черной магии.
– Оккультных наук! - Зиберт хлопнул кончиками пальцев по столу и брюзгливо скривил губы. - Вы, наверное, масон? Аристократ и масон? Убежденный враг империи?
– Я ученый и служу только науке. Чистой науке, с чистой совестью служу чистой науке. - Ему стало неприятно, когда эти чуть выспренние слова сами сорвались с его губ.
Он еле сдерживал дрожь. Все накопившееся за эти годы готово было хлынуть наружу. Ах как хотелось дать себе волю! Высказать хоть раз все! Кровью выплюнуть в это волчье лицо всю застарелую боль, унижение, ненависть. Острое чувство попранной справедливости… Но разве можно было это делать? Разве можно?.. Но почему?
– Ваша наука ложная! Вредная она, ваша наука. Бескрылый материализм. Она не нужна нашему народу! Понимаете? Мы - народ-созидатель, народ-солдат! Ни вы, ни ваша вонючая наука нам не нужны. Чистой науки не бывает! Наука - служанка, шлюха! Вопрос лишь в том, кому она служит… Убирались бы вы со своей наукой…
– В таком случае я обращусь в полицию с просьбой выдать мне заграничный паспорт. - Мирхорст побледнел. Резкие расходящиеся полосы обозначились над усами. И щеки запали от волнения.
– Вы его не получите! У нас есть средства сделать вас более лояльным к национал-социализму! Советую хорошенько подумать над этим… Посидите немного в приемной. Сейчас отпечатают протокол. Вам нужно его подписать.
– Какой протокол, позвольте вас спросить?
– Протокол допроса! - Зиберт резко встал и, опершись руками о край стола, наклонился к Мирхорсту. Глаза его чуть поблескивали в глубоких, как у синантропа, впадинах.
– Это был допрос? А по какому праву… - Мирхорст тоже поднялся.
– Допрос! - оборвал его эсэсовец. - На самом законном основании. И выкиньте из головы такой хлам, как право.