Он начинает вырываться, но рука вцепилась в него мертвой хваткой, а силуэт в нерешительности остановился перед Яном и призывно машет рукой, манит его и зовет к себе. Ян в отчаянии вцепился в руку, силясь стряхнуть ее с себя, и в тот же миг увидел, как силуэт тает на глазах, отдаляется от него, и в душу входят печаль и скорбь. Ян потянулся к нему всем своим существом и в ту же минуту пробудился. Перед ним сидел Травник в теплом дорожном плаще и легонько тряс его плечо.
– Просыпайся, Ян Коростель, – терпеливо повторял друид.
В небе поблескивали предутренние звезды, и Ян, глядя на них, сладко зевнул.
– Подбрось сучьев в костер, а то застудишься, – посоветовал друид тихим голосом, укладываясь спать ближе к огню. Рядом с ним посапывал Збышек, парень разметался во сне, и Ян заботливо укрыл молодого друида своим одеялом.
– Если увидишь или услышишь что необычное – буди, – пробормотал Травник и повернулся на другой бок. Ян согласно кивнул и принялся отдирать ветки покрупнее от комля сухой развесистой березки, лежащей в изрядно поредевшей куче дров и хвороста. Было часа три утра, поле заволокло белесым туманом. Вдали на реке изредка подавала голос одинокая лягушка, да еще плакал невидимый козодой. Ян прислонился спиной к березовому чурбачку и стал смотреть на огонь. Сучья потрескивали в ночи, и Ян потихоньку стал задремывать под шипение чистого, жаркого пламени.
– Ян, проснись! – раздался вдруг тихий шепот, и Коростель с трудом открыл отяжелевшие глаза, с трудом соображая, где же он находится. Огонь гудел в темноте ярко и ровно, туман сгустился, но еще не рассветало.
– Ян! – снова позвали его, и он резко обернулся от неожиданности.
Рядом со спящими друидами сидела закутанная в просторный плащ женщина и смотрела на него. В темноте было трудно в точности определить ее возраст, но видно было, что она пожилая, хотя на груди ее и покоилась длинная толстая коса. Черты лица скрадывались багровыми отблесками пламени, и Коростель невольно подался вперед, вытянув шею.
– Это я, сынок, разве ты меня не узнаешь? – спросила женщина и, наклонившись, протянула к нему руки. – Я – твоя мать, Ян…
Коростель вздрогнул и, обойдя на нетвердых ногах костер и не спуская с нее глаз, опустился перед женщиной на колени. Он вспомнил: это она морозным утром на деревянном крыльце их дома обметала со ступенек пушистый игольчатый снег, простоволосая, в отцовых сапогах на босу ногу. Внизу во дворе стоял отец и улыбался в курчавую бороду, махал ей железной рукавицей, а по бокам стояли четверо солдат его охраны – суровые, неулыбчивые лица под убеленными инеем шлемами. Деревья вокруг белые, моховые, и дым из труб валит столбом.
– Мама! – задохнулся криком Ян и ткнулся лицом женщине в колени. Ее руки обняли его и нежно гладили, ероша спутанные сном и ночью волосы.
Ян что-то бессвязно бормотал и прижимался к ней все сильнее. Мать тоже прижала его голову и тихо покачивалась, словно баюкала, глядя поверх Яна на огонь.
– Где ты была, мама? – шептал Дудка, ощущая простое и неяркое тепло пожилой женщины. – Куда вы тогда все подевались? А отец, он что, тоже живой? А мне воспитательница говорила, что вас всех поубивали…
Ян обнимал мать, ни на секунду не задумываясь, откуда она могла взяться тут, возле их костра зябкой весенней ночью. Внезапно он почувствовал, что тело матери напряглось под его руками, словно одеревенело. Женщина застыла и молча смотрела поверх сына куда-то вперед, за спину Яна. Он вскинул голову и оторопел.
Перед ними у пылающего костра стоял Травник. Его глаза пронизывали Коростеля ледяным холодом, а в руке друид крепко сжимал обнаженный кинжал, который он прежде никогда не вынимал из ножен.