Способность селфи демонтировать визуализацию привычных социальных вертикалей и акцентировать персону тех, кто в доцифровом обществе должен был принадлежать к порядку безликой массы, вызвала резко негативное отношение нецифровой культуры к селфи в первые годы его появления. Но не только она была основанием «моральной паники». Как отмечают исследователи, для публичных дебатов, формируемых СМИ вокруг селфи, характерно неоправданное увлечение дискурсом патологии, связывающим селфи-практику с вредными психическими состояниями, такими как нарциссизм, дисморфия тела и даже психоз [Senft, Baym]. Связь селфи (особенно экстремальных селфи подростков) с несчастными случаями усиливает моральную панику и негативную репутацию селфи. Если гибель селфи-фотографов, увлеченных погоней за кадром, действительно является распространенным в мировом масштабе явлением, то никаких достоверных данных о корреляции селфи и психических заболеваний в научной литературе не представлено до сих пор. Как утверждает Э. Бернс, заявления о связи селфи и нарциссизма функционируют, скорее, как обвинение, чем как диагноз; суть этих обвинений сводится к тому, чтобы наказать тех, чье поведение воспринимается как эксцентричное и грубое [Burns]. В общественном сознании селфи позиционируется как локус потери контроля, в котором дети, женщины и цветные претендуют на статус полноценных субъектов, травмируя тем самым субъектность взрослых белых мужчин. Насмешка и патологизация выступают фукианскими механизмами, которые общество использует для дисциплинирования стереотипных любителей селфи. Схожие процессы Дж. Реттберг выявляет в реакции общественности на появление блогинга [Rettberg], что подчеркивает их универсальный характер. Субъект селфи слишком активен, чтобы оставить его без наказания.
Для нашего исследования медийная негативная маркированность имеет особое значение, поскольку она влечет за собой дополнительные барьеры на пути к рутинизации в консервативных сферах социокультурной жизни. Тем не менее, сама по себе она не мешает играть селфи важную роль в медиасфере. Фотографическая грамматика селфи позволяет пользователям с помощью селфи осуществлять свободу слова, практиковать саморефлексию, выражать свои эмоции, участвовать в политической и культурной жизни, улучшать межличностные связи, документировать свою жизнь и сообщать о наличии/отсутствии угроз своей безопасности. Создание селфи всегда сопровождается эстетическим, социальным, политическим и моральным выбором. В медиасфере селфи выступает в качестве «нового вида эстетической валюты» [Ruchatz], обеспечивающей активные интеракции между публичным и приватным, #we и #me. Несмотря на то, что объем селфи в общем публичном трафике фотоконтента составляет всего 4 % [Tifentale, Manovich], он весьма существенен в приватном трафике, особенно в мессенджерах. Закрытость личной коммуникации не позволяет выдвинуть обоснованную оценку, но взломы облачных серверов и утечка приватного эротического фото позволяют утверждать, что селфи весьма массово используется в частном общении [Gunthert, 2018]. Публичные селфи устанавливают визуальный канон, приватные канон воспроизводят. Будучи интегрированными в более широкий контекст культуры мемов [Bellinger], селфи связывает публичный и приватный мир, встраивая индивида в социальность цифрового мира.
Для нашего исследования медийная негативная маркированность имеет особое значение, поскольку она влечет за собой дополнительные барьеры на пути к рутинизации в консервативных сферах социокультурной жизни. Тем не менее, сама по себе она не мешает играть селфи важную роль в медиасфере. Фотографическая грамматика селфи позволяет пользователям с помощью селфи осуществлять свободу слова, практиковать саморефлексию, выражать свои эмоции, участвовать в политической и культурной жизни, улучшать межличностные связи, документировать свою жизнь и сообщать о наличии/отсутствии угроз своей безопасности. Создание селфи всегда сопровождается эстетическим, социальным, политическим и моральным выбором. В медиасфере селфи выступает в качестве «нового вида эстетической валюты» [Ruchatz], обеспечивающей активные интеракции между публичным и приватным, #we и #me. Несмотря на то, что объем селфи в общем публичном трафике фотоконтента составляет всего 4 % [Tifentale, Manovich], он весьма существенен в приватном трафике, особенно в мессенджерах. Закрытость личной коммуникации не позволяет выдвинуть обоснованную оценку, но взломы облачных серверов и утечка приватного эротического фото позволяют утверждать, что селфи весьма массово используется в частном общении [Gunthert, 2018]. Публичные селфи устанавливают визуальный канон, приватные канон воспроизводят. Будучи интегрированными в более широкий контекст культуры мемов [Bellinger], селфи связывает публичный и приватный мир, встраивая индивида в социальность цифрового мира.
Репрезентация Прошлого в селфи
Мемориальный потенциал селфи структурируется на два уровня. Первый это хроникальный, в этом случае, как отмечает Д.В. Вольф, целью селфи является личная летопись, дневники [Вольф, c. 370]. Селфист включает в свои снимки места, события, людей как свидетельства фактов собственной личной истории. Результатом становится открытая автобиография, документируемая таким образом, что ее реципиент включается в ситуативный контекст личной жизни (бытовой, семейный, профессиональный, публичный, приватный) как партнер по диалогу. Коммуникатор приглашает его разделить собственное отношение к своей внутренней эволюции и перипетиям судьбы.