Интересно, что В.В. Савчук приходит к выводу о том, что «медиа есть условие, собирающее и соединяющее людей в целостность и проявляющее результат их усилий в формировании новой реальности. Они условие целого, его исток и способ воспроизводства» [Савчук, 2013, с. 103]. В этой трактовке медиа и есть память. Любой, кто терял личные архивы, бумажные или цифровые, не сочтет этот тезис гиперболой. Индивидуальная память, лишенная средств объективации, нема и почти мертва. Ей нужен голос, но голос это лишь культурный стереотип, клише, которым привычно обозначают медиа, а именно, ключевой для человеческой природы из естественных каналов коммуникации. Новые медиа, расширяющие, интегрирующие, комбинирующие, реорганизующие во времени и пространстве старые медиа, переформатировали не только конфигурацию субъекта и конфигурацию памяти, они сплавили медиа и память.
Медиапамять: определение понятия
Объективация памяти основана на естественных каналах коммуникации, использующих для передачи сообщений человеческое тело. Искусственные каналы появляются с первыми артефактами материальной культуры, начиная с орнаментов и рисунков. Развитие сложных искусственных каналов коммуникации, в первую очередь, систем письменности, связано с развитием государства. Их распространение никогда не было частным делом. Коммуникационные технологии вплоть до новейшего времени никогда не распространялись свободно, подчиняясь цензуре и разного рода публичным ограничениям и социальным цензам. Их объем в социальном целом был ограничен, поскольку круг социальных субъектов, способных играть роль коммуникатора, всегда был ограничен. Коммуникаторы никогда не были массой, они всегда были элитой. Коммуникационные каналы для элит инструменты насаждения образов Прошлого.
Как мы видели, до медиального поворота производство памяти осуществлялось в логике социальных ансамблей Модерна, основанных на коммуникационной асимметрии. Коллективная память производилась под контролем государства. Государство обеспечивало выделение исторической науки в самостоятельную дисциплинарную область, цензурировало полученное ею знание и направляло его в систему образования. Оно же контролировало тиражирование массовой культуры, аккумулирующей базовые исторические мифы, а также степень открытости библиотечных и архивных фондов. Классические массовые медиа по сей день включают рядового члена общества в свою структуру только как реципиента, блокируя объективацию его мнемонической активности насаждением готового Прошлого. Поэтому для истории ХХ века характерно такое множество конфликтов между «официальной» историей политического дискурса и локальными голосами памяти.
Цифровые технологии обеспечили коммуникационное «раскрепощение» пользователей и перманентный кризис цензуры. Во-первых, они открыли индивидам прямой доступ к массовой и групповой коммуникации, до этого определявшийся социальной стратификацией и элитократическими цензами. Во-вторых, дали возможность интегрировать массовую, групповую и личную коммуникацию в соответствии с личными вкусами и потребностями. В-третьих, предоставили инструменты оперативной и комфортной интеграции такого рода. Разумеется, все эти преимущества были сформированы не одномоментно, однако они продолжают конвергентно накапливаться в процессе развития различных сервисов интернета. Массовость цифрового раскрепощения продолжает набирать обороты по мере роста аудитории новых медиа. Согласно аналитическому отчету Digital 2020 общественного креативного агентства «We Are Social» и платформы «Hootsuite», на начало 2020 года более 4,5 миллиардов людей пользовались интернетом, при этом аудитория социальных сетей превысила 3,8 миллиарда, в сети онлайн присутствует почти 60 % мирового населения, мобильными телефонами пользуется 5,19 миллиардов человек (половина интернет-трафика приходится на эти устройства), среднестатистический человек проводит в интернете 40 % времени бодрствования 100 дней в году [Digital 2020]. Мобильные приложения применяются во всех сферах повседневной жизни, от управления финансами до построения романтических отношений. Используя цифровые технологии, пользователи потребляют контент, который сами же и производят. Если до медиального поворота производство прошлого было направлено от публичных инстанций к частным лицам, то сегодня его направление от масс к массам, через узлы фильтрации, забвения и частичного/фрагментарного публичного контроля.
Ситуация, в которой историческая информация переводится в цифровой формат, меняет не только содержание коммуникативных процессов, но и состав коммуникантов, позволяя выполнять функции производства и трансляции исторического контента социальным субъектам, не входившим ранее в число агентов исторической памяти. Классические агенты также трансформируются: архивы и библиотеки принимают форму электронных хранилищ баз данных. Печатный текст повсеместно интегрируется в медиатекст.
Медиатекст объединяет текстовый, графический, фото-, аудио- и видеоформат в любых комбинациях. Смысл печатного текста становится наглядным, его коннотации более рельефными, а эмоциональное воздействие более сильным. Медиатекст в качестве строительного материала образов Прошлого обладает существенными преимуществами на фоне сообщений технических каналов коммуникации доинтернетной эры. Глубокая емкость, гибкая когерентность и чувственная аффективность усиливают доверие к медиатекстовым образам Прошлого и выступают их «конкурентным» преимуществом.