Наконец вся грязь отправилась по водостоку в канализационные коммуникации Сан-Франциско. Кто знает, быть может, она снова вернется на историческую родину, в Мертвое море. Чудо всемирного круговорота всегда поражало воображение Шейлы. Даже вот в таких мелочах она не уставала поражаться гениальности Творца. Все всегда оказывается на своих местах. Пройдет совсем немного времени — и в ее жизни установятся прежний порядок и гармония.
— Тебя вытереть полотенцем? — спросил Лукас таким тоном, словно и в самом деле имел дело с неумелым карапузом.
— Нет, спасибо, — пробурчала Шейла.
— Всегда готов прийти на помощь. В любое время дня и ночи, милая. Обращайся. Кстати, в сковородке осталось немного рыбы — можешь выкинуть ее. Я снова позавтракаю в кафе. Без проблем!
Шейле стало не по себе. Что-то в голосе — интонации или тембре — Лукаса было такое… отчего у нее мурашки пробежали по коже.
— Ты обиделся, милый?
— Нет, с чего бы мне обижаться, скажи на милость? Ты ведь — само очарование, доброта, гостеприимство, нежность и забота в одном лице. Единая и многообразная. До сих пор не могу поверить, что все это теперь мое.
— Лукас, я ведь и не обещала, что все будет радужно и безоблачно. Я такая, какая есть, и не собираюсь меняться. Я никогда не прикидывалась невинной овечкой. Просто ты был далеко. Возможно… там, в Новом Орлеане, ты выдумал себе Шейлу Райт, создал идеальный образ…
— Это не так. Я ничего не выдумывал. Не фантазировал и не мечтал! — резко заметил Лукас. Пожалуй, слишком резко. — Все, что я делал, делаю и буду делать впредь, подчиняется вполне определенным законам логики и требованиям здравого смысла. А вот ты, милая, живешь, похоже, по прямо противоположным принципам.
Момент настал, решила Шейла. Состроив на лице трагическую мину, она сказала как можно более серьезно:
— Лукас, ты прав. Мы совершенно разные люди. Мы не можем быть вместе. Мне жаль. Это было ошибкой. Ты имеешь полное право уйти от меня, отказаться от свадьбы. Я пойму. О моих родителях можешь не беспокоиться: я им все объясню. Скажу, что это я прогнала тебя. Они будут по-прежнему обожать тебя. Более того, теперь станут еще и сочувствовать. А уж с их осуждением я как-нибудь примирюсь.
Неужели я настолько вошла в роль? — удивилась Шейла, почувствовав на щеке горячую слезу. Я плачу? Из-за Лукаса? Нет, конечно же я просто слишком эмоциональна. Вечно хнычу по всяким пустякам, всех жалею — вот плачу даже над выдуманными трагедиями. Впрочем, наши отношения с Лукасом представляют собой скорее трагикомедию или фарс.
Похоже, слезы Шейлы растрогали Лукаса больше, чем она того желала,
— Милая, не плачь. Ради бога не плачь. — Он прижал ее к себе и крепко сжал в объятиях.
Соприкосновение обнаженного торса Лукаса с ее грудью подействовало на Шейлу возбуждающе. Броня махрового халата оказалась недостаточной.
Шейла попыталась высвободиться, но Лукас расценил ее действия по-своему.
— Милая, я тебя не оставлю, не беспокойся. Каждому из нас присущи некоторые странности, — мягко сказал он и погладил ее по голове.
— Лукас, так будет лучше.
Она всхлипнула. Теперь уже слезы лились против ее воли. Как ни пыталась Шейла взять себя в руки и остановить этот всемирный потоп, у нее ничего не получалось.
— Лучше для кого?
— Для тебя. Я не хочу портить тебе жизнь. Ты такой хороший. Самый лучший. А я… я ужасная.
— Ну перестань, любимая. Какая же ты ужасная?
Шейла замерла. Любимая? Он сказал — любимая? Уж не ослышалась ли она? Что все это значит? Лукас впервые употребил это слово. К традиционным и почти нейтральным «милая» и «дорогая» Шейла привыкла настолько, что видела в них смысла и эмоций не больше, чем в артиклях.