Однако, когда наступил очередной голод, все произошло с точностью до наоборот. Железная дорога использовалась для перевозки зерна не в те районы, где в нем нуждались голодающие, а туда, где его можно быть продать с максимальной прибылью. Телеграфная связь помогала спекулянтам контролировать рынки зерна. Благотворительной помощи было совершенно недостаточно, чтобы помочь миллионам голодающих. Отчаявшиеся родители, не способные прокормить своих детей, продавали их за гроши или, не сумев найти покупателей, отдавали бесплатно. Один британский корреспондент описал свой визит в детский дом, где у детей руки были не толще его большого пальца, а ребра проступали сквозь кожу «как проволочная клетка»[129].
Такова была ситуация и в первый день 1904 г., когда Гилберт Уокер наконец приступил к работе. Какой бы странной и даже абсурдной ни казалась идея привлечь для решения этой проблемы человека вроде Уокера, было несколько причин считать, что именно он сумеет в конце концов разгадать тайну муссонных дождей и научится их предсказывать. Во всяком случае, прежде Уокер всегда оправдывал возлагавшиеся на него надежды. А началось все с того, что на одном из школьных уроков латыни он вопиющим образом перепутал спряжение латинского глагола. Изгнанный из мира классической филологии, Гилберт был взят под опеку учителем математики, который не уставал поражаться тому, с какой легкостью его ученик применял математические знания на практике, и пророчил ему великое будущее.
С 17 лет Уокера привлекало все, что крутилось или вращалось. Еще в школе он сделал своими руками гироскоп, который принес ему почетную медаль и бремя надежд. После школы он поступил в Кембридж, где изучал прикладную математику у таких ведущих ученых того времени, как Дж. Томсон и Дж. Дарвин, а в свободное время занимался метанием бумеранга на просторных зеленых газонах, которые начинались сразу за университетскими зданиями и тянулись до самой реки. В конце концов он научился бросать изогнутый кусок дерева так, что тот улетал вдаль, почти пропадая из виду, после чего совершал невероятный дугообразный разворот и возвращался точно ему в руки. Довольно-таки эксцентричное увлечение в те времена, когда большинство молодых людей предпочитало тренировки по гребле на реке Кем.
Уокер с головой погрузился в математику, и в частности математическую физику, которая составляла основу программы Кембриджского университета (и позволяла ему понять, каким образом объекты те самые бумеранги перемещаются в абстрактном геометрическом пространстве). По окончании трех лет обучения он не только успешно сдал славившийся сложностью выпускной экзамен по математике, но и получил наивысший балл, сполна оправдав те надежды, которые возлагали на него школьные учителя, университетские преподаватели и родители. Но это достижение далось ему дорогой ценой. Он все серьезнее страдал «нарушениями» здоровья, как это деликатно называлось, и был вынужден на время покинуть место, где изнурительным трудом достиг своих математических высот. Проведя три зимы в санатории в Швейцарии, Уокер справился наконец с психическим расстройством, вызванным тем колоссальным напряжением, без которого было невозможно жонглировать числами так, как это делал он[130].
Джон Гопкинсон, также выпускник математического факультета Кембриджа, ставший инженером, однажды сказал: «Математика очень хороший инструмент, но очень плохой мастер»[131]. К тому времени, когда Уокер прибыл в Индию, он хорошо понимал, что это значит. Сама по себе чистая математика была сложной, опасно трудной для ума, но при этом бесполезной наукой. Бумеранги с их выверенной траекторией возвращения не помогали справиться с ущербом, наносимым интенсивной работой мысли. В Швейцарии Уокер нашел целебное средство катание на коньках. Легкое скольжение, морозный воздух и чистое небо над головой успокаивали и проясняли его разум. Изогнутый след от коньков на льду повторял изгиб бумеранга. Он ощущал, как внутри начинала расти кривая обратной зависимости, которая постепенно восстанавливала и упорядочивала его внутренний мир, расстроенный сверхчеловеческим умственным напряжением. Так, на коньках, он и выскользнул из цепких лап болезни. Вернувшись в Кембридж, ученый несколько лет читал лекции, пытаясь найти подходящую тему, которая позволила бы уравновесить легко воспаряющий математический разум и удержать его от падения в пропасть. Некоторое время Уокер занимался электродинамикой и решением проблемы, которую предложил ему научный наставник.
Джон Гопкинсон, также выпускник математического факультета Кембриджа, ставший инженером, однажды сказал: «Математика очень хороший инструмент, но очень плохой мастер»[131]. К тому времени, когда Уокер прибыл в Индию, он хорошо понимал, что это значит. Сама по себе чистая математика была сложной, опасно трудной для ума, но при этом бесполезной наукой. Бумеранги с их выверенной траекторией возвращения не помогали справиться с ущербом, наносимым интенсивной работой мысли. В Швейцарии Уокер нашел целебное средство катание на коньках. Легкое скольжение, морозный воздух и чистое небо над головой успокаивали и проясняли его разум. Изогнутый след от коньков на льду повторял изгиб бумеранга. Он ощущал, как внутри начинала расти кривая обратной зависимости, которая постепенно восстанавливала и упорядочивала его внутренний мир, расстроенный сверхчеловеческим умственным напряжением. Так, на коньках, он и выскользнул из цепких лап болезни. Вернувшись в Кембридж, ученый несколько лет читал лекции, пытаясь найти подходящую тему, которая позволила бы уравновесить легко воспаряющий математический разум и удержать его от падения в пропасть. Некоторое время Уокер занимался электродинамикой и решением проблемы, которую предложил ему научный наставник.