Я считаю себя женщиной сильной, а теперь по собственной глупости решила взять себя на слабо: хватит ли мне смелости заглянуть в наш отдел? Я потянулась к двери, но не успела коснуться ручки, как дверь внезапно распахнулась настежь. Я едва не упала через порог.
Передо мной стояла Элис Бейкер. На ее лице было странное выражение. Не испуганное или виноватое, как у человека, застигнутого там, где ему делать нечего (в этот поздний час так оно и было), а такое же, как в ее первый день на работе: застывшее. Элис даже не взглянула на меня, да и вообще ни на что не глядела. Нет, она не смотрела вдаль, не была погружена в задумчивость. Ее взгляд просто был никуда не нацелен. Секунду она вот так стояла напротив меня и наконец улыбнулась как ни в чем не бывало:
Здравствуй.
Элис, ты что тут делаешь?
Она не ответила.
Пойдем, я нас выпущу.
Я ждала, и тут почувствовала, как мои кожа и плоть холодеют и становятся влажными, словно я вспотела, и все же эта влага отличалась от простой испарины. Я не осмеливалась дотронуться до собственного тела, боялась коснуться рукой лба. Я была уверена, что почувствую, как моя плоть разлагается и отделяется от костей. На меня будто давила тяжесть, все сильнее и сильнее, я задыхалась под невидимым грузом. Офис исчез. Я стояла в темноте. Ощущала присутствие Элис Бейкер, но не видела ее. Только чувствовала ее запах: запах плесени, гнили, распада. Я словно спустилась в старый подвал.
А потом я пришла в себя. Я стояла в офисе, сжимая в руках папку Бренды. Церковные часы пробили девять.
Элис Бейкер нигде не было.
На следующий день я пришла на работу пораньше. Хотела подняться по лестнице и войти в наш отдел, прежде чем соберутся остальные. Я просидела одна двадцать минут, но ничего из ряда вон выходящего не заметила. Ни запаха, ни зеленоватого света, ни ощущения невидимого присутствия.
Накануне вечером я сразу отвезла папку Бренде, а когда ехала домой, чувствовала себя совершенно нормально, ну разве что немного не в своей тарелке: так бывает, когда вдруг пробудишься от неприятного сна. Но это чувство быстро развеялось. К тому времени как я ложилась спать, от наваждения и вовсе не осталось следа: я едва припоминала, что произошло. Если что-то вообще произошло.
Я сидела за столом и смотрела, как в отдел заходят остальные. Элис Бейкер, как всегда, молча скользнула на свое место. Этим бы дело и закончилось, если бы не чайная тележка. Ее по очереди возили две женщины. Этим утром дежурила Аврил та, что веселее и разговорчивее. Тележка приехала ровно в одиннадцать, двери распахнулись, люди взяли кошельки, и началась обычная суматоха. По коридору разносился аромат чая. Но когда мы с Энн ее стол стоял рядом с моим подошли к тележке, раздался крик. Аврил попятилась, прижав руку к груди. Лицо побелело как простыня. Из ее горла вырывался тихий испуганный писк.
А потом я пришла в себя. Я стояла в офисе, сжимая в руках папку Бренды. Церковные часы пробили девять.
Элис Бейкер нигде не было.
На следующий день я пришла на работу пораньше. Хотела подняться по лестнице и войти в наш отдел, прежде чем соберутся остальные. Я просидела одна двадцать минут, но ничего из ряда вон выходящего не заметила. Ни запаха, ни зеленоватого света, ни ощущения невидимого присутствия.
Накануне вечером я сразу отвезла папку Бренде, а когда ехала домой, чувствовала себя совершенно нормально, ну разве что немного не в своей тарелке: так бывает, когда вдруг пробудишься от неприятного сна. Но это чувство быстро развеялось. К тому времени как я ложилась спать, от наваждения и вовсе не осталось следа: я едва припоминала, что произошло. Если что-то вообще произошло.
Я сидела за столом и смотрела, как в отдел заходят остальные. Элис Бейкер, как всегда, молча скользнула на свое место. Этим бы дело и закончилось, если бы не чайная тележка. Ее по очереди возили две женщины. Этим утром дежурила Аврил та, что веселее и разговорчивее. Тележка приехала ровно в одиннадцать, двери распахнулись, люди взяли кошельки, и началась обычная суматоха. По коридору разносился аромат чая. Но когда мы с Энн ее стол стоял рядом с моим подошли к тележке, раздался крик. Аврил попятилась, прижав руку к груди. Лицо побелело как простыня. Из ее горла вырывался тихий испуганный писк.
Когда Аврил успокоили и напоили ее чаем с сахаром, она сумела рассказать, что наклонилась за упаковкой булочек, но, когда сунула руку на дно тележки, пальцы будто прошли сквозь него и увязли в какой-то пористой, липкой жиже. Скользкая, холодная и влажная, она вдобавок шевелилась, словно поднимавшиеся дрожжи или ил, всплывающий на поверхность застоявшегося пруда. Все с готовностью кинулись предлагать свои версии случившегося. Упаковку не заметили, она долго лежала в тележке, и булочки испортились. Но тогда они бы зачерствели и засохли, возразил кто-то.
Упаковку прогрызли мыши. Вот только в этом случае внутри болтались бы крошки, а булочки были бы покусанными. Я заметила, что Элис стоит в стороне абсолютно неподвижно и молча наблюдает за этой сценой. Клерк из бухгалтерии наклонился и достал со дна булочки. При виде них люди чуть попятились. В глаза друг другу никто не смотрел. Упаковку вскрыли, булочки высыпали. Все до единой свежие, пухлые, с коричневой корочкой сверху и блестящей глазурью.