Мы все время держались вместе и частенько пребывали в съемочной гримерной. Отношения были вообще дружеские, теплые, мы частенько веселились, но Олег и Андрей постоянно подшучивали, подкалывали один другого. Конечно, всякое бывало, но если и возникали конфликты, то юношеские. Оба были очень музыкальны, но каждый по-своему. Андрей больше что-то напевал, мурлыкал себе под нос какие-то джазовые вещицы и впоследствии вынес это в свои выступления на эстраде. Олег же пел заунывные песни и при этом существовал почти анемично, но в этом было очень много чувства. Они оба были очень влюбчивыми, и девушки в них влюблялись, но только Андрею для этого надо было стать «действенным», а Олегу просто расслабиться в кресле с гитарой. Даже в те ранние годы они были очень разными, но оба были прекрасны
Олег был очень, какой-то невероятно вытянутый. Казалось, что вот подует сейчас сильный ветер и унесет его куда-то Однажды он открыл чемодан и показал мне лежавшую там «финку», на рукоятке было вырезано имя какого-то «страшного человека», живущего, как и сам Олег, в Люблине и подарившего ему этот нож. Я сам в те годы занимался гимнастикой, а Олег был, ну, просто, «человеком без мышц». Может быть, он просто не знал, чем себя защитить, и считал, что это придает ему силы и уверенности в себе. Иногда он брал «финку» в руки и начинал что-то показывать, изображать, играть.
После этих съемок мы с Олегом встречались как друзья детства. А что может быть дороже детства, юношеской поры? Он пришел на мой первый спектакль в «Ленкоме» «До свидания, мальчики!». Это было днем Для меня было полной неожиданностью, что он сидел в зале, а потом пришел ко мне за кулисы после спектакля.
Мы не так часто встречались друг с другом. У актеров, работавших однажды вместе, встречи радостные, короткие. Я просто чувствовал, что где-то есть Олег Даль и гордился, что это друг моего юношества поры становления в жизни и в творчестве.
Я никогда не был на творческих вечерах Олега у актеров не принято ходить на такие мероприятия в качестве зрителя, но я могу представить себе, что там происходило, что он говорил, потому что знал его гражданскую позицию. Зато я бывал в «Современнике» и видел его работу на сцене. Все роли были интересные. Талантливые. И все-таки эпохальной роли он не сыграл! Ни в кино, ни на телевидении, ни в театре. Мешал его сложный характер, мешали обстоятельства. Мешало то, что он был «сам себе режиссер»., и вследствие этого вступал в конфликты с теми режиссерами, с которыми ему доводилось работать. Олег предлагал свои варианты в соединении с творчески недалекими людьми это всегда мешает работе. А подавить свое творческое «я» ему было сложно.
Он был человеком, который не мог найти себе места, и отсюда все его метания: «Современник», МХАТ, «Ленинградский Ленком», Театр на Малой Бронной, а под конец жизни преподавание во ВГИКе. Он не принимал ложь и неискренность. Он не мог обрести себя. Люди, находящиеся рядом, начинали его жалеть за невоплощение какой-то мечты, а Олега это раздражало еще больше. Да что там раздражало злило!
У него не было «своего» режиссера, который исчерпывал бы его полностью, раскрывая все больший потенциал, с годами копившийся в нем. Увы, у нас «раскрывают» человека лишь после его ухода. У нас никогда не ценят таланты. У нас никогда их не берегут. Погибнуть, заболеть, прийти к душевному неравновесию вот то, что им «разрешено» при жизни. Это не злонамеренность это система. У нас обязательно нужно, чтобы все укладывалось в схему: уровень понятно доступно в массы. Чтобы не было излишних мозговых и душевных затрат. А Олег Даль это актер не массовой культуры. Это неудобоваримый талант. Такой человек всегда далеко впереди. Его надо догнать, понять
Вот почему он был и остается незаменимым.
Переделкино. Май 1975 г.
Далеким летом 1961 года я и представить не мог, что то лето будет когда-нибудь далеким.
Мы снимали в Таллине фильм «Мой младший брат». Для меня это была очень странная жизнь. Только что вышел шестой номер «Юности» со «Звездным билетом». Желтая обложка журнала все чаще мелькала на пляже Пирита в руках курортников. Здесь же, на пляже, стояли мои герои, звучал мой текст. Я завтракал, обедал и ужинал, купался, играл в баскетбол вместе с Димкой Денисовым, Юркой и Аликом Крамером. Изредка наезжал «старший брат» Олег Ефремов.
Однажды мы сидели в кафе, и к нам подошли туристы с желтыми журнальчиками под мышкой.
Простите, юноши, сказали они моим героям, но вы очень похожи на героев одной новой повести, которая только что появилась вот в этом журнале.
Юноши просияли. Это были Александр Збруев Димка, Андрей Миронов Юрка и Олег Даль Алик Крамер. Их тогда еще не узнавали благодарные массы кинозрителей.
Алик-Даль, тощий, с выпирающими ключицами, длинноногий, с глазами, застывшими в постоянном и несколько оловянном любопытстве, был прирожденным героем 60-х, юнцом-интеллектуалом из московской подворотни. Он мгновенно, с первых же проб, точно поймал свой образ и не терял его до конца картины.
Вот он рассуждает о Корбюзье, о Райте, о «телеграфном стиле современной прозы», рисуется перед девчонками, и вот он втихомолку плачет, слушая далекую органную музыку, сжавшись в комочек под стеной Домского кафедрала. Казалось, этот новый артист, только что вставший со студенческой скамьи, создан именно для таких ролей, для образа молодого героя нашего, именно нашего времени.