Существует ошибочное мнение, что фонтаны после этого наводнения никогда не пытались восстанавливать. Однако это не так: в 1780 году архитектор П.М. Егоров выполнил по поручению Канцелярии от строений проект восстановления фонтанной системы Летнего сада, но уже в следующем, 1781 году Екатерина писала начальнику Канцелярии от строений И.И. Бецкому: «Иван Иванович, как в разсуждении фонтанов, находящихся в саду, летняго нашего дворца, Мы имеем особое намерение и повелеваем всякую работу, до сих фонтанов касающуюся, остановить, а сумму, на то отпущенную, обратить на окончание строения в Ермитаже»[56]. Императрица, по всей видимости, не желала идти на значительные расходы по восстановлению фонтанной системы сада, так как нуждалась в средствах на строительство Эрмитажа. В связи с этим также представляет интерес и сообщение Генриха фон Ремерса, автора крупного труда о Петербурге начала XIX века. Автор пишет, что водометы Летнего сада «были перекрыты»[57], чтобы снабдить водой Таврический дворец.
Не последнюю роль сыграло в этой истории и эстетическое предпочтение Екатерины II. В одном из писем Вольтеру государыня признавалась в своей приверженности к английскому садово-парковому искусству: «Я теперь до безумия люблю английские сады, с их изогнутыми линиями, пологими склонами, имеющими форму озер, прудами, земляными архипелагами; и испытываю отвращение к прямым линиям и аллеям-близнецам; я ненавижу фонтаны, которые заставляют воду течь против определенного ей природой естественного течения, статуи, скрытые в галереях, передних и т. п. Одним словом, англомания властвует над моей плантоманией»[58]. С указом Екатерины II о разборе фонтанов, вышедшем в 1781 году, закончилась поистине золотая эпоха Летнего сада как сада водяной виктории, созданного гением Петра и высоким искусством Жана Батиста Леблона.
Не последнюю роль сыграло в этой истории и эстетическое предпочтение Екатерины II. В одном из писем Вольтеру государыня признавалась в своей приверженности к английскому садово-парковому искусству: «Я теперь до безумия люблю английские сады, с их изогнутыми линиями, пологими склонами, имеющими форму озер, прудами, земляными архипелагами; и испытываю отвращение к прямым линиям и аллеям-близнецам; я ненавижу фонтаны, которые заставляют воду течь против определенного ей природой естественного течения, статуи, скрытые в галереях, передних и т. п. Одним словом, англомания властвует над моей плантоманией»[58]. С указом Екатерины II о разборе фонтанов, вышедшем в 1781 году, закончилась поистине золотая эпоха Летнего сада как сада водяной виктории, созданного гением Петра и высоким искусством Жана Батиста Леблона.
Глава 12
Лифляндский пастор друг Петра Великого
Служитель церкви почти полвека хранил грамоту русского царя.
1710 год был особенно успешным для Петра Великого: за одну военную кампанию русские войска взяли четыре шведских крепости Корелу, Выборг, Ригу и Ревель. Лифляндия вошла в состав России, и царь стал частенько наведываться в бывшие шведские земли, где увлекся строительством дворцов и разведением регулярных садов. Кажется, царь влюбился в Прибалтику. Ему нравилось здесь решительно все: и европеизированные жители, и мягкий климат, и выгодное географическое положение. Бывая в своем любимом Ревеле (Таллинне), царь заезжал и в Ригу, ее он посетил 9 раз. В одно из посещений Петром этой части Прибалтики и произошла любопытная история, о которой впервые было упомянуто в «Рижских городских известиях» в 1825 году.
Скромная просьба
В годы Северной войны русские войска часто двигались по дороге, ведущей из Митавы в Ригу. По пути солдаты неизменно маршировали мимо Далбинского церковного прихода, чем основательно обременяли христовых служителей: петровская гвардия шла с грохочущим барабанным боем, а отдельные солдаты не гнушались таскать пасторскую живность с церковного двора.
Случилось, что как-то мимо храма ехал сам Петр I, направлявшийся в Митаву. Ему навстречу в полном облачении вышел пастор. Предание называет имя церковного служителя Виттенберг.
Ливонцы (лифляндцы). Гравюра из итальянского издания 1791 г.
Царь покинул повозку и, выслушав приветствие на латинском, поцеловал пастора в лоб. Затем монарх спросил святого отца, далеко ли до Митавы. Поскольку расстояние было неблизкое, а дело шло к ночи, Петр выразил желание ночевать у пастора, причем без свиты. Очевидно, царь не хотел стеснять церковного служителя своим неугомонным окружением, которое могло веселиться до утра
О чем говорили весь вечер лифляндский священник и русский царь, неизвестно, но расстались они по просьбе Виттенберга: последний откланялся царю и отправился на вечернюю молитву. Предание сообщает, что монарх «отпустил пастора с благодарением и пожеланием ему спокойной ночи».
Прощаясь на другой день, Петр I спросил пастора, не желает ли он испросить «царскую милость». Скромный служитель отвечал царю: «В житейском быту я почти ни в чем не имею надобности; в душевном надеюсь на милосердие Бога, веруя в моего Спасителя, а посещение Вашим Величеством моего дома есть уже такое счастье, больше которого мне уже ничего не нужно». На это Петр философски заметил, что пастор, по его мнению, богаче его, царя, раз не нуждается ни в чем. «Но мне хотелось бы, продолжал монарх, оставить тебе что-то на память». Тогда Виттенберг сказал царю, что у него все же есть единственная просьба: он будет очень благодарен государю, если тот избавит его двор от произвола солдат, которые постоянно воруют его домашний скот, а также избавит пасторские уши от беспрестанного боя проходящих здесь военных команд.