Мы живем для потомков, но не в глобальном масштабе, а в личном. Я живу для внуков мечтаю о преемственности.
Внучка Саша с трехлетнего возраста научилась произносить тосты. Она знала всех моих друзей, но иногда приходили новые люди. И когда мы садились за стол, она тихонечко меня спрашивала: как зовут гостя, где он работает... Дальше картина такая: посреди застолья вдруг поднимается трехлетний ребенок и с рюмкой в руке говорит: «Мне бы хотелось выпить... заход совершенно дедушкин, - за очаровательное украшение нашего стола, за Ивана Ивановича, который впервые в нашем доме. Я очень надеюсь, что этот дом будет его домом». У Ивана Ивановича вот такие шары...
Юбилеи, юбилеи, юбилеи... Тусовки, тусовки... Когда за десятилетия становишься обязательным атрибутом любых дат от высокогосударственных до мелковедомственных, постепенно атрофируется цена важности и нужности встреч и застолий. Позволю себе сочинить еще один стишок с плохой рифмой:
Паря в застольных круговертях
И дружбы пригубив едва,
Подумать страшно, сколько песен
Мы не дослушали до дна...
Навязчивые термины, слава богу, довольно быстро надоедают и куда-то стыдливо улетучиваются. Перестройка! Перестройка! Задолбали. Для меня почему-то это словечко всегда ассоциировалось с пересменкой. Была такая загадочная субстанция в деятельности разных сфер советской действительности. Кое-где этот атавизм социалистической системы труда еще сохранился. На бензоколонках, например. Подъезжаешь, а в окошке картоночка: «Пересменка с 10 до 11 утра». Что они там делают целый час? На что надеются? Что меняют? Через час (если дождешься) в окошке появляется такая же злобная баба, что была до пересменки, с таким же брезгливо-властным лицам и начинает «отпускать» бензин. Может быть, они злорадно мстят подъехавшим заджипованным клиентам за свою несостоявшуюся судьбу?
Так вот, перестройка это тоже какая-то пустая пауза между чем-то и чем-то. Правда, старые таблички и указатели еще повсеместно остались их еще не перестроили.
И видишь, как черный «Хаммер» с вереницей охранных джипов сворачивает с шоссе на указатель «Совхоз "Заветы Ильича"» и подъезжает к византийской башне, возведенной на месте силосной. Не буду город Ширвиндт перестраивать, буду из последних сил воссоздавать архитектонику своей жизни.
Добрые слова надо писать ранним утром к вечеру начинаешь сомневаться в их искренности. Много мистического придумывала моя страна в процессе своего конвульсивного развития. Например, вневедомственная охрана. Что-то охраняли в пространстве вне ведомств. Я тоже хочу охранять все самое заветное, что существовало и существует во мне вне забот, беготни, бессмысленных телодвижений.
В нашей молодости было много опять же ведомственных здравниц. Союзу архитекторов, например, принадлежал знаменитый дом отдыха «Суханово». Мы поехали туда на Новый год и получили путевки. В них было написано: «Белоусова Наталия Николаевна, член Союза архитекторов, и Ширвиндт Александр Анатольевич, муж члена».
В процессе взросления и старения отдыхательные позывы становятся антитусовочными. Тянет под куст с минимальным окружением. Много мы пошастали уютной компанией по так называемым «лагерям Дома ученых». Ученым в отличие от артистов необязательно отдыхать на глазах восторженной публики. Они придумали свои «лагеря» на все вкусы: Черное море Крайний Север крутые горы тихие озера и быстрые реки... Природа разная, быт одинаково суровый: палатки, столовка на самообслуживании, нужда под деревом...
В процессе взросления и старения отдыхательные позывы становятся антитусовочными. Тянет под куст с минимальным окружением. Много мы пошастали уютной компанией по так называемым «лагерям Дома ученых». Ученым в отличие от артистов необязательно отдыхать на глазах восторженной публики. Они придумали свои «лагеря» на все вкусы: Черное море Крайний Север крутые горы тихие озера и быстрые реки... Природа разная, быт одинаково суровый: палатки, столовка на самообслуживании, нужда под деревом...
Гердты, Никитины, Окуджавы и мы были допущены в эти лагеря для «прослойки» и из любви.
Обычно наша компания пробивалась на турбазы не скопом, а индивидуально. Чтобы не потеряться, перебрасывались почтовыми посланиями.
Например, поселок Встренча, турбаза. Мы с моей женой Татой незамысловато сообщаем, что «место Встренчи изменить нельзя». И получаем от Оли и Булата намного изысканнее:
Радость Встренчи, боль утраты
Все прошло с открыткой Таты.
На открытку я гляжу
И в палатку захожу.
С ней под толстым одеялом
Вместо грелки я лежу.
Если Окуджавы и Зяма с Таней Гердты приезжали раньше, то тут же телеграфировали:
Мы такие с Таней дуры
Не взирая на Булата,
Вместо чтобы шуры-муры,
Все мечтаем Шуры-Таты.
Чтобы не сбиться с маршрута, телеграфировали друг другу прямо с трассы.
Окуджава нам:
Прекратите этих штук
Мы почти Великих Лук.
Приезжая стольный град,
Будем видеть очень рад.
Я им:
И от нас большой привет.
Все разъехались по свет.
Миша Ялта, Таты нет.
Шура пишет вам ответ,
Завернувшись Зямы в плед.
На подробность денег нет.
На турбазах были строжайшие каноны пребывания. Собак и детей ни-ни. Наша чистейшая полукровка Антон и изящнейшая окуджавская пуделиха Тяпа жили полнейшими нелегалами и вынуждены были дружить и переписываться, в смысле сочинять послания.