Я возлежала на кушетке из темно-бордового бархата и наизусть читала поэму Шуки Макадуро «Ты и все твои звезды», старательно воя и закатывая глаза на особенно пронзительных пассажах. Кашфиэль ныл, что в коктейль принято класть только одну оливку: что за безобразие, скупость человеческая границ не знает! и все пытался умыкнуть горьковатый плод из бокала Чокчи Фламберга рослого парня, специализирующегося на средневековой комедии и всегда игравшего на сцене роль героя-любовника, хотя в жизни он был таким забитым зайчиком, что мы непрерывно его стебали. Патрик и Кларисса искали себе жертву, чтобы попрактиковаться в искусстве шибари, Финна играла на скрипке, а студенты-теологи жарко спорили о чем-то своем, внеземном. Один из них Дерек иногда так внимательно смотрел на меня из-под густых ресниц, что я уже предчувствовала отличное продолжение каникул
На субботу Финна решила запланировать какую-то эксцентричную вечеринку.
Пока ничего не скажу, но вам понравится, пообещала она, загадочно понизив голос. Это будет незабываемый опыт. Грандиозный.
И, выгнав нас всех на море, подруга принялась готовить нечто секретное в Малой гостиной.
Но я не смогла принять участие в развлечении.
Перед приездом в Зайверино я взяла несколько частных уроков по акробатике хотела освоить пару новых трюков, которые пригодились бы нам на сцене. Один раз переборщила с прыжками, сильно ударилась, упав, и меня еще какое-то время преследовали мигрени.
В день вечеринки головная боль вспыхнула нестерпимо.
Это было ужасно обидно. Вечерело. Финна вот-вот должна была пустить нас в Малую гостиную для своих таинственных развлечений, но мне пришлось оставить ребят у бассейна и пойти а точнее, поползти в спальню.
Я была разочарована и зла. Я заткнула уши, чтобы не слышать их хохота и не завидовать, закинулась таблетками от головной боли которые, конечно же, не помогали, опустила шторы, нацепила маску для сна и, ругаясь под нос, обмотав голову мокрым холодным полотенцем, легла в кровать, в уютную пещерку балдахина.
Я быстро уснула.
Но позже Меня что-то разбудило.
Сердце билось, как ненормальное. Я резко села в кровати. Вытащила беруши. Мне послышались снизу какие-то звуки Я не могла даже предположить, что это было тихое, хлюпающее, странно чавкающее, но мне стало так страшно, что я буквально оцепенела.
Долгое время я сидела в кровати, не решаясь даже пошевелиться. Потом все затихло. Я понимала: нужно проверить, что там происходит.
Дрожащими руками я зажгла свечу. Потом медленно, на цыпочках, вышла из комнаты и двинулась по толстым коврам второго этажа к лестнице Замок Зайверино стоит практически на пляже. В окна светила полная луна, море вдалеке угрожающе перекатывало темные ночные волны.
Долгое время я сидела в кровати, не решаясь даже пошевелиться. Потом все затихло. Я понимала: нужно проверить, что там происходит.
Дрожащими руками я зажгла свечу. Потом медленно, на цыпочках, вышла из комнаты и двинулась по толстым коврам второго этажа к лестнице Замок Зайверино стоит практически на пляже. В окна светила полная луна, море вдалеке угрожающе перекатывало темные ночные волны.
Снизу не доносилось ни звука. Мне казалось, я иду сквозь плотное марево страха и колдовства каждый шаг давался с трудом. Чем ближе была лестница, тем отчаяннее что-то во мне кричало: «Плохое! Случилось что-то действительно плохое!» хотя внешне ничего не менялось.
Интуиция, обоняние, аналитика не знаю, что было тому причиной, но перед тем как спуститься вниз, я завернула в кабинет герцога Торчергуда и, вытащив почтового ворона из клетки он трясся, как на холоде, послала с ним записку в отделение городской стражи. В ней было всего одно слово «Помогите!».
А потом я все-таки спустилась. И, пройдя темный коридор, приоткрыла дверь Малой гостиной.
То, что я увидела, останется со мной до конца жизни. А может, и дальше в беспросветном океане космоса, в каждой частичке всепронизывающей энергии бытия.
Гостиная была залита кровью и колдовством.
А все мои друзья мертвы.
Все.
Спирали светящегося ядовито-зеленого тумана бродили по комнате, как приглашенные зрители, выхватывая то изломанную фигуру Кашфиэля со свернутой головой, то растерзанное тело Фламберга.
Когда я увидела, что стало с Клариссой, меня затошнило.
Везде были следы бурного праздника. Душно благоухали лилии в высоких вазах. На столе, уставленном яствами, дымились благовония и лежали книги: потрескавшиеся кожаные переплеты, шелковые ляссе. Гранатовые косточки были рассыпаны на каменных досках. Ладан, терпкий, немного хвойный, раскачивался в серебряном сосуде над столом. В разожженном камине тлел пучок дурмана. Через спинки стульев были перекинуты ткани с серебряными вышивками На них было что-то написано
Слезы застилали глаза, я схватилась за угол стола, пытаясь не упасть, и с трудом сфокусировала взгляд на ближайшем полотне.
Святая Селеста, снизойди!
Святая?.. Селеста?
Финна, что ты наделала?
Кого вы вызвали сюда?
Из моей груди вырвалось короткое рыдание, и я рухнула на пол рядом с Клариссой. Как в бреду, не понимая, что делаю, я пыталась прикрыть ее страшные раны, собрать ее обратно. Меня мутило. Где-то там, глубоко внутри, я знала, что мне надо встать, что нельзя ничего касаться, надо уйти здесь некому помочь, здесь может быть опасно.