Когда мы говорим о фаллическом означающем, которое в виде баррирующей субъекта (S) черты, вносит в его жизнь раскол и смятение, мы имеем дело, по сути, с тем же самым господствующим означающим S1. Как хорошо видно из схематической записи дискурса, они всегда пространственно разнесены и занимают в четверичной дискурсивной структуре различные места. При этом у нас на рассмотрении остается как будто только одно означающее S2. Куда же тогда делось четвертое? Оно скрадывается тем, что, располагаясь прямо перед глазами, на поверхности, на самом видном месте, оказывается совершенно неразличимым. Так происходит в силу специфической слепоты, столь свойственной скопическому влечению, когда объект, оказываясь в самом центре внимания, тем не менее попадает в слепую зону. Точнее, он не обнаруживает себя слепым пятном на общем фоне картины происходящего. Так и в случае с четвертым означающим: оно является тем, что обусловливает возможность всей дискурсивной картины в целом. Это то означающее, которое и устанавливает закон на основании, которого дискурс и функционирует. Оно одновременно и задает, и удостоверяет порядок всех четырех мест, их стабильность, направление и порядок связей между самими этими местами, в рамках того или иного отдельного дискурса, а также и направление, в котором происходит смена дискурсов, их движение, перемещение означающих элементов между сохраняющими постоянство позициями. Им и оказывается означающее Имени-Отца.
Сразу перейдем к примеру: «И словом был сам Фрейд»
В том, что касается психоанализа, имя первого в мире психоаналитика является словом, которое по праву и по преимуществу соответствует тому, что Лакан определяет как означающее Имени-Отца или Имен-Отца. Это означающее, однако, не произносится. Оно лишь по-особому подсвечивает имя основателя метода, раскаты которого всякий вновь и вновь рождают истину, являющуюся основным предметом заботы всего его предприятия. Сам зазор между этим именем как словом и означающим Имени-Отца создает пространство истины, измерение желания. Иными словами, мы здесь сталкиваемся с удвоенным расщеплением: на уровне означающего как такового, и на уровне зазора между словом и означающим, притом что, как уже было сказано, именно первое смещение подсвечивает второе.
Одним из эффектов этого удвоенного раскола и становится перенос. Перенос как на фигуру самого Фрейда, так и на психоанализ как таковой. Интересно, что в этом удвоении переноса сказывается расщепление, которого не замечал сам Фрейд, но которое подчеркивал Лакан: разрыв между желанием и его продуктом с той стороны, где встает вопрос о признанности и известности, которые могут субъекта настигнуть. Дело в том, что продукт всегда является побочным результатом срабатывания желания. Напрямую из желания никакой продукт не вытекает. Желание лишь регулирует происходящее на уровне Я-Идеала, но именно оно и делает лицо известным и даже знаменитым там, где публика фиксирует чье-либо упорствование в этом Я-Идеале. И в этом смысле сам продукт на известность особого влияния не оказывает: он может быть добротным, посредственным, выдающимся или откровенно никчемным, все это не имеет к успеху прямого отношения. В случае же с Фрейдом и его детищем мы сталкиваемся как будто с чем-то иным: здесь переноса в первую очередь удостаивается не сам исследователь, а его продукт. И, забегая вперед, скажем, что причина подобного положения вещей не что иное, как появление в публичном поле желания особого рода желания аналитика. Аналитическая речь и признание аналитика не совпадают с обычным режимом функционирования публичной речи и стандартными процедурами распределения символического капитала капитала признанности.
Одним из эффектов этого удвоенного раскола и становится перенос. Перенос как на фигуру самого Фрейда, так и на психоанализ как таковой. Интересно, что в этом удвоении переноса сказывается расщепление, которого не замечал сам Фрейд, но которое подчеркивал Лакан: разрыв между желанием и его продуктом с той стороны, где встает вопрос о признанности и известности, которые могут субъекта настигнуть. Дело в том, что продукт всегда является побочным результатом срабатывания желания. Напрямую из желания никакой продукт не вытекает. Желание лишь регулирует происходящее на уровне Я-Идеала, но именно оно и делает лицо известным и даже знаменитым там, где публика фиксирует чье-либо упорствование в этом Я-Идеале. И в этом смысле сам продукт на известность особого влияния не оказывает: он может быть добротным, посредственным, выдающимся или откровенно никчемным, все это не имеет к успеху прямого отношения. В случае же с Фрейдом и его детищем мы сталкиваемся как будто с чем-то иным: здесь переноса в первую очередь удостаивается не сам исследователь, а его продукт. И, забегая вперед, скажем, что причина подобного положения вещей не что иное, как появление в публичном поле желания особого рода желания аналитика. Аналитическая речь и признание аналитика не совпадают с обычным режимом функционирования публичной речи и стандартными процедурами распределения символического капитала капитала признанности.