Вышеописанная схема показывает структурное соответствие той непростительной субъективности (в желающем плане), бессовестной предумышленности психоанализа в клинической практике с протуберанцами «большого» психоанализа, его, так сказать, культурно-историческим впискам и политическому руководству. По сути, эти превышения полномочий в отношении реальности «естественных» условий жизни, с одной стороны, а также материй, выходящих за рамки его непосредственной юрисдикции, провозглашаемого нейтралитета, отказа от иерархизации на началах принципа «господства подчинения», ранжирования и стандартизации, с другой, по сути дела являются одной и той же стороной медали. Обе эти смущающие и волнующие пикантности, очевидно, не только предполагают одна другую, но и работают друг на друга и в конечном счете на благо эффективности аналитического процесса, обоюдно провоцируя перенос, но и позволяя его на этом злокозненном, альтернативном материале препарировать и пускать в дело с выгодой для анализанта, который отныне и навсегда останется субъектом психоанализа.
Вышеописанная схема показывает структурное соответствие той непростительной субъективности (в желающем плане), бессовестной предумышленности психоанализа в клинической практике с протуберанцами «большого» психоанализа, его, так сказать, культурно-историческим впискам и политическому руководству. По сути, эти превышения полномочий в отношении реальности «естественных» условий жизни, с одной стороны, а также материй, выходящих за рамки его непосредственной юрисдикции, провозглашаемого нейтралитета, отказа от иерархизации на началах принципа «господства подчинения», ранжирования и стандартизации, с другой, по сути дела являются одной и той же стороной медали. Обе эти смущающие и волнующие пикантности, очевидно, не только предполагают одна другую, но и работают друг на друга и в конечном счете на благо эффективности аналитического процесса, обоюдно провоцируя перенос, но и позволяя его на этом злокозненном, альтернативном материале препарировать и пускать в дело с выгодой для анализанта, который отныне и навсегда останется субъектом психоанализа.
Одним словом, это парадоксальное взаимопересечение, на манер устройства ленты Мебиуса, или внутренней восьмерки, дублируя и воспроизводя взаимопересекающуюся структуру индивидуального невроза отдельно взятого человеческого субъекта, находит в ней отклик. Это провоцирует взаимоперекличку между расположенными на уровне каждой из структур (и присущими им), соответствующими друг другу господствующими означающими, метонимически налагающимися друг на друга. В конечном счете этот процесс актуализирует и выводит индивидуальный невроз с присущей ему склонностью к образованию переноса на второй круг задействования11. Так, через взаимное тенденциозное подсвечивание и наложение двух взаимоперсекающихся структур индивидуально-невротической и психоаналитической происходит запуск переносного механизма, в результате которого невротик встраивает в структуру своего невроза симптом психоанализа. Аналитик в качестве уполномоченного представителя психоанализа становится единственным объектом причиной желания анализанта, объектом, через который открывается доступ к сингулярной невротической констелляции означающих данного субъекта. Прояснение и разрешение отношений субъекта с психоаналитиком, психоанализом и аналитическим миром в целом позволяет ему разрешить свои индивидуальные невротические конфликты. Аналитику как тому, на ком завязан переносный конфликт, изнутри аналитической ситуации даются те линии напряжения, которые завязывают узел индивидуального симптома. Таким образом, можно сказать, что аналитик является фигурой, непохожей ни на одну из тех, с которыми субъект имел или имеет сношения в своей обыденной повседневности.
Эта же логика лежит в основании того, что иногда обозначается как совершённое Фрейдом изобретение бессознательного. Речь в данном случае идёт отнюдь не о перформативном учреждении новой реальности посредством фрейдовского волеизъявления, ровным счётом, как и не о повальной примерке на себя новых представлений и «человеческой душе» в форме психического индуцирования распространяющихся в культурном пространстве модных и заразительных веяний. Дело обстоит вовсе не так, что Фрейд, мол, придумал бессознательное, внушил, и даже вменил всем идею о его существовании, а мы теперь вынуждены носиться с тем, чего на самом деле нет: проблемы изначально как будто бы не было, но кто-то её придумал и начал решать.
Подобное заблуждение может возникнуть в том случае, если не составить себе предварительного представления о том, чем является структуралистская практика мысли, если не вакцинироваться перед чтением Фрейда прививкой структурализма, о чем за нас всех уже позаботился Жак Лакан. С известной долей осторожности можно утверждать, что чтение Фрейда без Лакана не только лишено смысла, но и зачастую приводит к выводам, не имеющим с намерениями самого Фрейда ничего общего. Известно, что писания Фрейда содержат множество мест, которые откровенно провоцируют читателя на своё превратное истолкование.