Прекрасный костюм, сэр, сказал Браун.
Дерьмо собачье, ответил Хорнблауэр.
Он прошел через гардеробную и постучал в дальнюю дверь.
Входи, сказал голос жены.
Барбара еще сидела в ванне, ее ноги, как и его несколько минут назад, болтались снаружи.
Ты просто загляденье, дорогой, сказала Барбара. Приятное разнообразие видеть тебя без мундира.
Даже Барбара, лучшая из женщин, не свободна от досадного греха своего пола одобрять новизну ради новизны; но ей Хорнблауэр ответил иначе, чем Брауну.
Спасибо, произнес он с наигранной благодарностью.
Полотенце, Геба, сказала Барбара.
Маленькая чернокожая горничная проскользнула вперед и укутала полотенцем вылезающую из ванны хозяйку.
Венера встает из вод, галантно произнес Хорнблауэр. Он силился побороть неловкость, нападавшую на него всякий раз, когда он видел жену голой в присутствии другой женщины; хотя, разумеется, Геба всего-навсего служанка и к тому же цветная.
Надо полагать, говорила Барбара, пока Геба осторожно вытирала ее полотенцем, в деревне уже прослышали о нашей чуднóй привычке ежедневно принимать ванну. Не берусь вообразить, что по этому поводу говорят.
Хорнблауэр вполне мог вообразить; он сам когда-то был деревенским мальчишкой. Барбара сбросила полотенце и стояла нагишом, пока Геба надевала ей через голову шелковую сорочку. Когда преграды отброшены, женщина теряет всякое чувство приличия, и Барбара в прозрачной сорочке выглядела еще более вызывающе, чем голая. Она села за туалетный столик и стала мазать лицо кремом, пока Геба расчесывала ей волосы; на столике теснилось множество флакончиков и баночек, и Барбара залезала в них по очереди, словно подбирая составляющие для колдовского зелья.
Как замечательно, продолжала Барбара, внимательно разглядывая свое отражение, что погода исправилась. Для сегодняшней церемонии солнечное утро как нельзя кстати.
Мысль о церемонии не отпускала Хорнблауэра с самого пробуждения; не то чтобы она его пугала, скорее ему было слегка не по себе. Встреча с арендаторами ознаменует начало новой жизни, а он не был уверен, что эта жизнь придется ему по вкусу. Барбара изучала свое лицо в зеркале.
Приветствуем нового сквайра Смолбриджа, сказала она, с улыбкой оборачиваясь к Хорнблауэру.
Улыбка преобразила не только ее лицо, но и все настроение ее мужа. Барбара перестала быть знатной дамой, графской дочерью и белой косточкой, чья уверенная манера держаться часто вгоняла Хорнблауэра в унизительную робость; теперь это была женщина, которая стояла рядом с ним на изуродованной ядрами палубе «Лидии», которая дрожала от страсти в его объятиях, верная возлюбленная и желанный друг. В эту секунду Хорнблауэр любил ее всеми силами души. Если бы не Геба, он бы обнял ее и поцеловал. Барбара читала его мысли. Она вновь улыбнулась, на сей раз чуть заговорщицки; это была секунда полного взаимопонимания, и у обоих потеплело на сердце.
Барбара натянула белые шелковые чулки и завязала под коленями красные, шелковые же подвязки. Геба стояла наготове с платьем, Барбара нырнула в него. Платье затрепетало, захлопало, и наконец Барбара высунулась из него, растрепанная, тряся руками в рукавах. Никто не может оставаться великосветской дамой в такую минуту, и Хорнблауэр любил ее сейчас как никогда. Геба расправила на хозяйке платье, накинула ей на плечи кружевную пелерину и принялась доканчивать прическу. Когда последняя шпилька была приколота, последний локон уложен, Геба, скрючившись, с помощью рожка надела хозяйке туфли. Барбара тщательно укрепила на голове шляпу с лентами и розами.
Который час? спросила она.
Хорнблауэр с трудом вытащил из узкого кармана часы:
Девять.
Замечательно. Барбара взяла с туалетного столика длинные белые шелковые перчатки, доставленные из Парижа контрабандой. Геба, мастер Ричард, должно быть, уже одет. Скажи кормилице, пусть несет его сюда. Думаю, дорогой, сейчас вполне уместна была бы лента со звездой.
У моих собственных дверей? возразил Хорнблауэр.
Боюсь, что да, ответила Барбара.
Она тряхнула пирамидой роз, и губы ее тронула даже не улыбка, а скорее озорная ухмылка. Нежелание надевать звезду испарилось, как не бывало. Это был молчаливый знак, что жена, в точности как он сам, не придает значения торжественному приему, который устраивает население Смолбриджа своему новому помещику. Так мог бы подмигнуть оракул.
Который час? спросила она.
Хорнблауэр с трудом вытащил из узкого кармана часы:
Девять.
Замечательно. Барбара взяла с туалетного столика длинные белые шелковые перчатки, доставленные из Парижа контрабандой. Геба, мастер Ричард, должно быть, уже одет. Скажи кормилице, пусть несет его сюда. Думаю, дорогой, сейчас вполне уместна была бы лента со звездой.
У моих собственных дверей? возразил Хорнблауэр.
Боюсь, что да, ответила Барбара.
Она тряхнула пирамидой роз, и губы ее тронула даже не улыбка, а скорее озорная ухмылка. Нежелание надевать звезду испарилось, как не бывало. Это был молчаливый знак, что жена, в точности как он сам, не придает значения торжественному приему, который устраивает население Смолбриджа своему новому помещику. Так мог бы подмигнуть оракул.