Прорва рысей в стойбище.
Рыси? Откуда? Ойгор заковылял на звуки побоища, не ослабляя тетивы. Рысь никогда не нападает на человека. И уж тем более не подходит к жилищам, где пахнет людьми, дымом и бродят непривязанные псы.
Когда он наконец добрался до цели, животные уже были мертвы. Не прорва, конечно, но Ойгор насчитал пять. Их стащили в одно место и свалили в кучу. Снег темнел от крови, слабо освещенный горящими ветками, которые держали некоторые мужчины.
Ай-ай, испорчены шкуры, процедил сквозь зубы Охотник, в сердцах пнув тушку ближайшего к нему животного. Что палили куда попало? Или не знаете, как надо?
Эээ, умный! возразил ему кто-то. Одна из тварей моего пса загрызла. Темно к тому же.
Да и спали мы! возмутились остальные. Не каждый день зверь сам на стрелу идет. Да клочки пойдут на отделку шуб или еще на что. Делить-то как станем? Разве тут разберешь, кто попал, кто нет
А то каждый свою стрелу не узнает!
Клочки брезгливо поморщился Охотник. Я клочками добычу мерить не привык. Разбирайте по себе, не позарюсь. Хотя двоих точно я пристрелил.
Нет, неожиданно громко сказал тот самый старик, который прежде возразил против того, чтобы оставить в стойбище таежную деву. Никто ничего делить не будет. Не зверь это.
Он поддел носком сапога чьего-то пса, попытавшегося вцепиться в один из трупов, и продолжил:
Каждый здесь знает, что рысь так себя не ведет. Зима не голодная, с чего им приходить туда, где человек живет? Духи это. Алмысы, не зверье. Сама Тайга к нам нынче ночью пожаловала. И привела ее она.
Костлявый палец указывал куда-то в темноту. Все обернулись и увидели девушку, стоящую за спинами собравшихся. Она куталась в одеяло Ойгора. Девушку била крупная дрожь. Из округлившихся от ужаса глаз горным потоком лились слезы. Она вцепилась зубами в собственный кулак, чтобы не закричать.
Ойгор тотчас встал рядом с ней, положив пальцы на деревянную рукоять охотничьего ножа. Как бы это все ни было странно, но за девушку отвечал теперь он. Хотя от ее близости и всего происходящего у него мороз шел по коже.
Бабьи сказки, старик, надменно фыркнул Охотник. При чем здесь девчонка? Не верю я в такое.
А в Духа Тайги веришь? спросил старик. В то, что если лишнее возьмешь, удачу потеряешь? Я видел, ты провожаешь дух каждого убитого зверя как положено. Небось, еще амулет какой на теле прячешь?
Не твоего ума дело. Охотничьи законы с небылицами не путай, мрачно ответил Охотник. А мои амулеты опыт и умение. В Меш Ээзи[4] каждый здесь верит, да только девчонка к нему отношения не имеет. Будь она той, кем ты ее считаешь, не смог бы я так просто ее с собой привезти. Чужестранка она. Пленница, может быть. Потешились да и бросили в Тайге. Или сбежала. Только и всего.
Погодите, подал голос Ойгор. Если старик прав, нужно просто ее отпустить. Раз я ее купил, раз она теперь моя, не стану ее держать. Пусть уходит.
Убить, эхом отозвалось несколько голосов.
Нельзя убивать, сказал старик. Ойгор дело говорит. Если девчонка принадлежит Тайге, нужно просто вернуть, что взяли. Да подношение наутро в лес отнести. И вести себя тихо, пока не снимемся к лету в стан.
Пойдешь? спросил Ойгор, беря девушку за плечо. Пойдешь домой?
Не понимаю, прошептала она.
Ойгор указал на нее, потом махнул рукой в сторону кедрача, возвышавшегося черной стеной до самого звездного неба. Чувствовал он при этом себя крайне глупо, потому что сам не верил в выдумки старика. Девушка поняла и испуганно замотала головой, умоляюще глядя на Ойгора.
Что же делать, старик? спросил Ойгор. Она боится, видишь? Если ты прав, то у Духа Тайги нет причин гневаться. Я не обижу ее и не брошу. Она может уйти, когда захочет. Она не пленница.
Пусть так, сказал старик. Но вы все глядите в оба.
Пойдем домой, прошептал Ойгор, обнимая девушку.
Но ноги ее будто вмерзли в снег. Она все смотрела с ужасом на мертвых рысей и плакала теперь уже навзрыд. Ойгору и самому было неприятно это зрелище смерти. Бессмысленной смерти, ведь это не то, что честная охотничья добыча. Глядя на плачущую девушку, такую хрупкую и нежную, Ойгор подумал, что впервые в жизни кто-то нуждается в нем и зависит от него. Он невольно распрямил плечи, словно стремясь стать выше.
Но ноги ее будто вмерзли в снег. Она все смотрела с ужасом на мертвых рысей и плакала теперь уже навзрыд. Ойгору и самому было неприятно это зрелище смерти. Бессмысленной смерти, ведь это не то, что честная охотничья добыча. Глядя на плачущую девушку, такую хрупкую и нежную, Ойгор подумал, что впервые в жизни кто-то нуждается в нем и зависит от него. Он невольно распрямил плечи, словно стремясь стать выше.
Пойдем, повторил он, чуть более настойчиво нажимая на плечи девушки, подталкивая ее прочь от места бойни. Я имя тебе придумал: Эркеле[5].
Девушка улыбнулась сквозь слезы и благодарно кивнула, будто поняв его слова.
Эркеле проплакала всю ночь. Ойгор не знал, что так потрясло ее: жестокость здешних людей или сама картина смерти. Утром он попытался объяснить ей, что вынужден ненадолго уйти добыть что-нибудь, что можно приготовить. Девушка поняла и вцепилась в его руку, отчаянно мотая головой. Ойгор вздохнул и остался.