Пойдем, Гриша, отсюда. Я сама.
Не снимая бахил, они вышли из клиники и направились к машине.
Вы будете сдавать анализы? Мне оформлять или нет? закричала им вслед девушка-регистратор.
Ответь ей, шепнул Гриша.
На воздухе ему стало легче.
Садись, пожалуйста, буркнула жена.
Она запихнула Григория в машину, захлопнула за ним дверцу салона и, обхватив лицо ладонями, с минуту стояла неподвижно. Затем (опомнившись!) женщина юркнула в машину, с места взяла максимум стартовой скорости и, как на спортивных ралли, помчалась вперед, опережая ветер. Ехали молча. Гриша, пригревшись на заднем сидении, уснул. Ему приснился сон.
По дороге им встретилась симпатичная девушка. Она стояла прямо на проезжей части и голосовала, подняв вверх белую «мраморную» руку. Одета была девушка в белый короткий хитон и напоминала античную статую. Жена остановила машину, бросила в зеркало заднего вида: «Жди, дорогой!», подошла к девушке и завела с ней оживленный разговор.
Говорили они минут пять. Оказалось, зовут «мраморную» незнакомку Пандора. Женщины обменялись какими-то коробками и разошлись, послав при этом друг другу воздушные поцелуи.
Нам надо срочно вернуться в клинику, сказала жена, перекладывая коробку с руки на заднее сидение, потерпи, Гриша. Будем надеяться на лучшее.
Машина развернулась через двойную сплошную линию и помчалась обратно в клинику.
В вестибюле их радостно встретила девушка-регистратор:
Ха, умирающие лебеди вернулись!
Ха, умирающие лебеди вернулись!
Отстранив жену, она припала к груди Григория и стала вместе с градусником измерять его температуру.
Сколько? спросил Гриша, когда девушка извлекла градусник.
Одна тысяча сто рублей, ответила девушка.
Так много? удивился Гриша.
А вы как думали? Грипп дело серьезное! Теперь давайте измерим ваше внутреннее давление, говоря слово «внутреннее», девушка улыбнулась и присела рядом с Гришей так, что ее колени уперлись в его левое бедро.
Гриша затаил дыхание.
Ну вот, так я и знала, огорченно пропел девичий голосок, три тысячи четыреста рублей! У вас очень высокое давление. Нужна срочная госпитализация. День стационара стоит четырнадцать тысяч пятьсот рублей. Вам необходимо лечь минимум на три года. Положение очень серьезное!
Тебя звать-то как, милочка? спросил Гриша, высчитывая в уме полную стоимость госпитализации.
Звать? переспросила девушка. Ну, положим, Пандорой звать.
«Пандора!..» с ужасом подумал Гриша. Его «внутренний» (тот самый) калькулятор закончил предварительные расчеты и выдал на-гора итоговую стоимость госпитализации. Пятизначная цифра ткнула Гришу в самое сердце. Он вздрогнул, шумно вдохнул в легкие воздух и открыл глаза.
Что с тобой, тебе плохо? не оборачиваясь, спросила жена.
Несколько минут Гриша вживался в происходящее. Затем откинулся на спинку сидения, закрыл глаза и буркнул себе под нос:
Получи, Пандо-ора, два гнилые помидо-ора!
Что ты сказал? переспросила жена, выруливая на деревенский большак. Какая Пандора?..
Ищите интонацию!
Слова только мешают понимать друг друга.
Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц«Писать о любви лучше стихами, это очевидно, думал я, бросая в корзину текст очередной чувственной мизансцены, не дается мне любовная проза. Пишу слова как горсть пустых орехов перебираю: на зубах трещат, а вкуса никакого. Помню, Гаврилыч наставлял нас: Слово не сумма приставок и окончаний, но таинственный иероглиф бытия! К примеру, «любовь», тут он умолкал, подходил к окну и неспешно раскуривал прямо на уроке свою знаменитую бриаровую трубку, эта продольная закорючка из шести литер, похожая на холостой патрон в русской рулетке, может спасти смельчака, а может и не встретиться».
Короче, на другой день пошел я к своему старому учителю литературы Афанасию Гавриловичу в гости. Кто, как не он, объяснит мою прозаическую непонятку Отыскал дом. Звоню. Жду. Открывает сам. Постарел, скостлявился.
Господи, хоть кто-то обо мне вспомнил! Гаврилыч смахнул слезу и побежал на кухню, оправдываясь с оглядкой: Я сейчас, я быстренько. Чаек только поставлю!
Я же как стоял в пальто, так с порога и гаркнул:
Афанасий Гаврилович, научи писать про любовь прозой. Пробовал так и сяк, чувствую, не робят мои литеры думку сердечную.
Сказал, а сам прислушиваюсь: хозяин отложил приготовления, замер. Прошла минута, вторая. Наконец появляется Гаврилыч, подходит ко мне и говорит:
Ты-т погодь, Мишаня, не капитись. Любовная проза это не болтовня двух персон детородного возраста. Это, Мишань, тайна! А слова Что слова? Слова бывают и ни к чему.
Афанасий Гаврилович достал из кармана трубку и затянулся табачком.
Ты вот что, дружочек, попробуй-ка писать без слов!
Как это? усмехнулся я.
А так. Учитель выпустил сизое колечко дыма, поднял указательный палец вверх и добавил: Тут важна интонация!
В тот вечер я вернулся домой, сгорая от литературного нетерпения. Не снимая пальто, подбежал к письменному столу и включил компьютер.
Что-то случилось? поинтересовалась жена из кухни, накрывая стол для позднего ужина.
Ты ешь, я потом. Интонация Вот оно что! пульсировал в моей голове добродушный голос Гаврилыча. Интонация!