Женщина, не просыпаясь, сладко раскрыла их ему навстречу, но затем вдруг ноги сомкнула, со слабым вздохом подтянула коленки к животу, перевернулась на бок, лицом к стенке, к вытянутому в длину коврику с оленями, пастухом и пастушкой.
- Проснись, курвешка! - зашипел мужик. - Ну! Бабок же не получим!
Мужик злился, шипел, но щеками и лицом своим старался изобразить любовь, умиление, ласку - словом все, что требовалось от него по договору.
"Может, так его и снять? Стрельнуть разок камерой и все, и пленку в мусорник... - вяло подумал снимавший. - Нет, тогда их отстранят сразу, ни шиша и не заплатят. Он же потом ее измордует. А женщина с душой вроде. Только вот дураку досталась..."
Женщина снова перевернулась, на этот раз на живот и, кажется, проснулась, хоть глаз по-прежнему и не открывала. Тут же желтоволосый и, судя по ухваткам, приблатненный петушок на нее и полез. Он не хотел терять даром ни секунды.
- Ну, - брызгал петушок незаметной обычному глазу, но хорошо ухватываемой спецобъективами слюной. - Ну, давай, курвешка, давай!
Тут снимавшего, топтавшегося в нерешительности у аппарата, нашпигованного зеркальцами и фасетками, горевшими, словно глаз нацелившегося на добычу богомола, толкнули локтем в бок.
- Не годится ведь! Обычный секс! Нам такого даром не надо. Здесь, дорогуша, ничего не выйдет. Во всяком случае, сегодня. - Подошедший заглянул в смотровое окно. - А то как бы от старания мозоль на глазу не натерли. Да и пленочку дорогую пожалеть надо!
Нелепин аппарат от сети отключил, со штатива снял, стал укладывать в новенький, напоминающий изящно-выпуклыми формами скрипичный, футляр.
- Она, пленочка, нам с вами еще ой как пригодится!
Женственный, пухловатый человек лет тридцати пяти закатил глаза и скакнул калачиком в кресло. Лицо его - лицо нежно-вдумчивого негодяя влажно блестело. Звали человека Чурлов. Был он достопримечательностью фирмы, был прямым начальством, а грубить начальству Нелепин пока не хотел. Посидев и, видно, обдумав про себя что-то каверзное, Чурлов снова вскочил, поаплодировал себе младенческими ручками, подбежал к съемочному оконцу.
- Спят, - почему-то хихикнул он. Но потом, враз посерьезнев, наставительно сказал: - За обычный секс нам с вами, дорогуша, ни центушки не отвалят! Ни у нас, ни... Впрочем вы, конечно, станете уверять меня, что до сих пор не знаете о том, что часть пленок, не имеющих научной ценности, мы продаем на сторону?
- Ээмм... Вообще, конечно...
- Вижу, святая вы простота, вижу! Но не те времена, дорогуша, чтобы девушек из себя корчить. Кстати, продаем пленки мы вполне официально, это уставом фирмы разрешено. А денежки тому, кто покупателя нашел. Сорок, между прочим, процентов! Сегодня у меня встреча с одним таким покупцом. Могу вам его с потрохами отдать. Берите! Богатейте! - осерчал и на минуту смолк Чурлов. Затем спохватился, обиду с лица стер, заговорщицки улыбнулся: - Ну как? Едем?
Нелепин отсоединил камеру, уложил ее в черный футляр, футляр задвинул в широкий напольный сейф. Ключи заперли сейф легко, со звоном, створки прилегли одна к другой тютелька в тютельку, дело спорилось, шло!
С того памятного утра, когда оглушенный, с расцарапанным глазом и мешком на голове полетел он куда-то в тартарары, прошло всего две недели. Однако жизнь Нелепина изменилась до неузнаваемости.
Утром же тем - ошибочка вышла! Не его - другого должны были спустить вниз по эскалатору почтового отделения, а потом закинуть в забранную брезентом машину. Вовсе не Нелепину - кому-то другому должны были садануть по печени, раскурочить глаз. Опять же, не его должны были мытарить сперва по булыжнику пресненскому, потом по асфальту битому, а там и по проселку, увозя из долгожеланной Москвы прочь. Так, во всяком случае, уверял человек, которому Нелепин за городом, в огромном лесопильном сарае, был с рук на руки сдан.