Моя тебе не по зубам. Если ты ей понадобишься, она сама тебя приберёт, ответил Игорь, и по его лицу пробежала тень. Тебе что же своих мало?
Свои уже одни родственники остались. А с ними наши Боги не велят.
Ладно, вздохнул Игорь и поднялся. Хорошо с тобой, да идти надо.
Так ты мне скажи, куда же тебя несёт? Дальше на Север только горы да лес, ваших там нет.
Гайю я ищу, Акудницу, ответил Игорь. знаешь такую?
Гайю? тяжело вздохнул бородач. Он умолк, зло крякнул и сел прямо. Пёс настороженно поднял голову и выжидающе посмотрел на него. Пойдём, с раздражением обратился здоровяк к Игорю, нащупывая за спиной сдвинутые сапоги, Гайю, так Гайю. Раз она тебя позвала весело будет.
Не звала она меня. Ждут меня там.
Не звала бы не пришёл, сказал толстяк и замолчал. Оставайся на вечер здесь. Пока с ней не встретишься, не будет дальше дороги. Уж поверь мне. Надо дровишек на ночь заготовить, он взял сапог за голенище, подержал его перед собой и со злостью швырнул им в лежащего пса. Проклятый род. Сколько ж терпения-то надо?
Поющая у костра
Гости на хуторок явились уже затемно. С их приходом вокруг дома стало шумно, а в Игоре зародилась отчуждённость. Эти люди были пропитаны доверием друг к другу и желанием быть вместе. Словно они специально копили себя, боролись со взаимным притяжением, чтобы потом, вот в такую ночь, не удержаться и сойтись, поделиться накопленным.
Гости бородача были открытыми, прямыми, понятными. Они радовались, находя в близких те проявления, которые любили. Иной раз удивлялись, обнаруживая новые черты. Игорю было хорошо с ними, почти также, как в кругу своих. Только там он был частью, нёс в себе ответное тепло, а здесь брал, оставаясь зрителем и гостем. Не выдержав этого состояния, он ушёл к ручью. Его никто не окрикнул. Он был принят своим и не нуждался в ухаживаниях.
В стороне от костра ночь текла ровно и безмятежно. Словно понимала, что всё в этом мире временно, кроме неё самой. Будучи обделённой, не имея ничего кроме темноты, она использовала ту виртуозно. Вышивала по ней звёздами и звуками. Ночь была готова усиливать всё, что не покушалось на её власть: тусклые огоньки казались ярче, тихие звуки громче и таинственнее. Под её опекой даже мысли становились весомее и глубже.
Игорь уселся на мостике и свесил ноги, касаясь пальцами ледяной воды. Над ним мерцала родная галактика, положенная на бок. Бесконечное количество знакомых и незнакомых звёзд взирало на него. То же самое, но дроблёное повторялось в воде. Иногда шалил ветер, и тёмный ручей множил, перемалывал мерцание ночного неба. Ночь прощала звёздам их далёкий свет, а реке её предательство. Она знала, что и они не вечны. По-настоящему бессмертна только она.
От костра доносился разговор и звуки музыки. Люди были рядом, и оттого одиночество становилось сладким. Игорь глубоко вдохнул и на выдохе поднялся. Было жалко оставлять в этой тишине мирный поток, мирное течение мыслей. Ночь кольнула его на прощание сладкой грустью и отпустила к людям.
Он вернулся также тихо, как и ушёл. Уселся на дальнем конце одного из брёвен, уложенных вокруг костра, и вытянул подмёрзшие ноги к теплу. Огонь отшатнулся, и по пространству заплясали тени, вздыбились искры. Люди у костра не двинулись. Они были увлечены песней.
Какой-то музыкальный инструмент, похожий на гитару, был в руках у одной из двух женщин. Она скользила пальцами по струнам и пела. Певунья одна уронила на Игоря взгляд, когда он потянулся за теплом. Она вскользь прошла по нему, не задержавшись вниманием. Её взгляд был далёким, она вся была в своей песне. Сильная и молодая, она выносила слова из глубины клокочущей души, оттуда, где песней взрастила свой собственный мир. Её голос выливал в пламя костра беспокойство, рождённое там. Руки создавали для её чувств музыку. Жёсткие и правильные контуры её лица были обрисованы свечением красного пламени, а спина сливалась с чернотой ночи. Пальцы женщины жили своей жизнью. Было непонятно, создают ли они музыку или танцуют в её ритме. Связанные на затылке чёрные волосы открывали высокую шею. Игорь видел, как на этой шее вспухала жилка и билась, подыгрывала гортанным звукам. Наш герой как зачарованный смотрел на поющую. Каждая часть её тела от губ до ступней на примятой траве жила песней. Она и себя, и всех вокруг заставила забыть о ночи, о реальности. Игорь влюблялся в её голос, в её музыку, в её надрыв. Он уже знал в себе эту способность очень коротко любить человека за неожиданно открытую душу. Знал непостоянство этого чувства и его пьянящую горечь. С этим порывом было бессмысленно бороться, оно было порождением момента. В нём рождалось, в нём же и умирало.
Женщина пела про любовь и про разлуку. И её чувства правили душами вокруг костра, отодвигали власть ночи. Она пела смело и переливчато. Тугим, чуть хрипловатым голосом рисовала сюжет, а потом на высокой ноте выдавала чистый, сильный звук, умноженный стоном струн.
«Я старой колдунье кольцо
На поклон отдавала
И душу продать обещала,
Её умоляла:
«Ты, бабушка, дай приворот,
Чтобы дома остался,
Пусть крылья отсохнут,
Но чтоб по ночи не скитался.
Сожгу их в огне, растопчу,
Брошу пепел на ветер.
Не бойся греха заберу,
Я за это в ответе.
Я дам ему всё, он со мною
Забудет полёты.
Пусть будет лишь мой. Помоги,
Сотвори привороты».
Старуха шипела в лицо
И кидала проклятья.
Стучала клюкой о крыльцо:
«Не могу это дать я.
А знаешь ли ты, о чём просишь?
Ты глупая баба.
Скажу, не стерплю, хоть приходу
С подарком и рада.
Все крылья корнями своими
На сердце ложатся,
Потом не боишься
С пустым истуканом остаться?
Потухнут глаза, и опустит
В бессилии руки,
Отсохнут и вам не уйти
От беды и разлуки».