Музыка, – сказал он, помолчав.
– Простите?
– Вот почему она вышла за него замуж. У него, говорит, душа настроена на самую высокую музыку в мире, на музыку звездных миров – Он покачал головой. – Чушь!
Потом, взглянув на ворота, он вспомнил, как в последний раз видел Фрэнка Хоннккера, строителя моделей, мучителя насекомых в банке.
Да, Фрэнк, – сказал он.
А что?
В – последней раз я его, чудака несчастного, видал когда он бедняга, выходил из кладбищенских ворот похороны еще шли. Отца в могилу опустить не успели, а Фрэнк уже вышел за ворота. Поднял палец, как только первая машина показалась. Новый такой «понтиак» с номером штата Флорида. Машина остановилась. Фрэнк сел в нее, и больше никто в Илиуме в глаза его не видал.
– Я слышал – его полиция ищет.
– Да это случайно, недоразумение. Какой же Фрэнк преступник?
У него на это духу не хватит. Он только одно и умел делать – модели всякие. И на одной работе только и держался – у Джека, в лавке «Уголок любителя», он там и продавал всякие игрушечные модели, и сам их делал, и любителей учил, как самим сделать модель. Когда он отсюда уехал во Флориду, он получил место в мастерской моделей в Сарасате. Оказалось, что эта мастерская служила прикрытием для банды, которая воровала «кадиллаки», грузила их на списанные военные самолеты и переправляла на Кубу.
Вот как Фрэнка впутали в эту историю. Думается мне, что полиция его не нашла, потому что его уже нет в живых. Слишком много лишнего он услышал, пока приклеивал синдетиконом трубы на игрушечный крейсер «Миссури».
– А вы не знаете, где теперь Ньют?
– Как будто у сестры, в Индианаполисе. Знаю только, что он спутался с этой лилипуткой и его выгнали с первого курса медицинского факультета в Корнелле. Да разве можно себе представить, чтобы карлик стал доктором? А дочка в этой несчастной семье выросла огромная, нескладная, больше шести футов ростом. И ваш этот знаменитый мудрец не дал девчонке кончить школу, взял ее из последнего класса, чтобы было кому о нем заботиться. Одно у нее было утешение – кларнет, она на нем играла в школьном оркестре «Сто бродячих музыкантов».
Когда она ушла из школы, – продолжал Брид, – ее никто никуда не приглашал. И подруг у нее не было, а ее отцу и в голову не приходило дать ей денег, ей и пойти было некуда. И знаете, что она делала?
– Нет – Запрется, бывало, вечером у себя в комнате, заведет пластинку и играет в унисон на кларнете. И по моему мнению, самое большое чудо нашего века – это то, что такая особа нашла себе мужа.
– Сколько хотите за этого ангела? – спросил водитель такси.
– Я же вам сказал – не продается – Наверно, сейчас уже никто из мастеров такую работу делать не умеет? – сказал я.
– У меня племянник есть, он все умеет, – сказал Брид, – сын Эйзы. Очень шел в гору, мог бы стать большим ученым. А тут сбросили бомбу на Хиросиму, и мальчик сбежал, напился, пришел ко мне, говорит: хочу работать резчиком по камню.
– Он у вас работает?
– Нет, он скульптор в Риме.
– Если бы вам дать хорошую цену, – сказал водитель, – вы бы продали этот памятник?
– Возможно. Но цена‑то ему немалая.
– А где тут надо высечь имя? – спросил водитель.
– Да тут имя уже есть, на подножии, – сказал Брид. Но мы не видели надписи, она была закрыта венками, сложенными у подножия статуи.
– Значит, заказ так и не востребовали? – спросил я.
– За него даже и не заплатили. Рассказывают так: этот немец, иммигрант, ехал с женой на запад, а она тут, в Илиуме, умерла от оспы.