– Ах ты, бородатый зверь! Что же с тобой делать?
Холод мурашками пробегает по ногам, леденит, и капитан обнаруживает, что стоит босиком на железной палубе; недовольно сморщившись, поворачивается и уходит в каюту, сердито пристукнув дверью. Но она скоро опять открывается.
– Козла накормить, а в Луговое дать радиограмму, да чтобы без смеха!
– Есть! – отвечает Лука Рыжий. – Есть накормить!
2
В тридцать пять метров от носа до кормы, в четырнадцать – от борта до борта «Смелого» тесно уложена жизнь речников. На долгие месяцы пароход для них – дом, улица, театр, место работы и отдыха.
Вспомнив Чулым, «Смелый» бежит вверх по реке. Обская чайка – баклан – взлетает косо над пенистым гребнем волны, открывает ветру белое брюшко и, сложив острые крылья, падает в воду. Обочь парохода – полузатопленные тальники, как вытеребившиеся метелки. На берег нет и намека: вода и тальники, тальники и вода. Овальной чашей висит над Чулымом небо… Бежит «Смелый». Двое суток нигде не останавливаясь, будет идти к Чичка-Юлу. Двое суток беспрестанно биться машине, звенеть якорным цепям, крутиться штурвалу.
Три часа дня. Послеобеденное время; окончились уборочные работы, аврал, смена вахт, обед. По старому обычаю во время порожнего рейса всем, кто свободен от вахты, можно находиться на палубе. И теперь здесь оживление. На высоком стуле с подлокотниками, в меховом пальто, в зимней шапке сидит капитан с книгой в руках. Временами он отрывается от книги, быстро оглядывает сквозь очки плес, мимоходом бросив штурвальному несколько слов: «Держи, Лука, левее, на кривую ветлу…» или «Не рыскай, не рыскай!..» – опять читает, то пришептывая, то едва приметно улыбаясь.
Ветер перелистывает страницы книги, но капитан приспособился: прочитанное скрепляет бельевой прищепкой.
Вдоль лееров на скамейках устроились ребята. Высунув язык, боцман Ли вырезает из замшелого березового корня небольшую модельку «Смелого». Два года занят он этим и теперь прилаживает на носу миниатюрную паровую лебедку. Костя Хохлов насвистывает, Иван Захарович пристроился у теплого вентилятора. Он держит в руках губную гармошку и молчит, неподвижный, скучный.
– Иван Захарович! – говорит Костя. – Дунул бы в гармошку.
– Иди-ка!.. – лениво отвечает кочегар.
– Вот именно! – обрадовавшись, вступает в разговор Валька Чирков. – Шел бы ты, Костя… куда-нибудь…
Лука Рыжий протягивает руку к сигналу, жмет: над рекой разносится тоненький свисток «Смелого». Гремит рулевая машинка, слышно, как по борту ползет, царапая дерево, штуртрос. Пароход слегка покачивается, сваливается на борт.
Солнце, повернувшись, светит сбоку. Костя щурится, зевает и вдруг, так и не успев зевнуть до конца, соскакивает со скамейки, перегибается через леер и, прикрыв губы руками, чтобы не услышал капитан, зовет:
– Петька! Передряга, на палубу!
Из палубного люка появляется Петька, останавливается перед капитаном, ждет приказаний.
– Товарищ Передряга, сюда! – подмигивает Костя.
Валька Чирков заинтересованно поворачивается к матросу. Парнишка одет смешно – на нем замызганные брюки галифе, рыжие сапоги, а вместо фуражки – зимняя шапка из собачины. Матрос Петька Передряга бережет новую матросскую форму: надевает ее только перед выходом на берег.
– Матрос Передряга, отвечай! – тихо говорит Костя, когда Передряга отходит достаточно далеко от капитана.
– Ну!
Костя подбоченивается, вздергивает голову, один глаз прижмуривает.
– Отвечай!.. Что должен предпринять часовой, если к вверенному ему объекту приближается неизвестный?
– Ну! – мнется Петька.
– Не нукай! Что должен делать часовой?
Боцман Ли отрывается от кораблика, морщинисто улыбается Петьке:
– Не стесняй, Петька, отвечай… Хорошо отвечай!
– Отвечай, матрос Передряга!
Духом выпаливает Петька:
– Стрелять из ружья.
Валька Чирков тихонько хохочет.