Сидят молча, прислушиваясь, не скрипнет ли тихонько калитка, не звякнет ли хрупкий ледок под яловыми сапогами. Изредка перебросятся пустым, ненужным словом, грустно поглядят друг на друга, вздохнут и опять молчат.
– Скипидар бы не забыть со свиным салом, – говорит жена капитана. – Верное средство против простуды… Тело натрешь, грудь натрешь – как рукой снимет!
– Я положила… В рюкзак…
По ковровой дорожке лениво идет большой дымчатый кот, изогнувшись, смотрит на капитанову койку, долго раздумывает, ворочая по сторонам усатой головой, и наконец медленно уходит обратно. За котом крадется длинная тень.
Тихо.
Настенные часы в ореховом футляре постукивают мелодично, упрямо. Дом потрескивает бревнами – садится. Жена капитана грустит оттого, что, собственно, свиное сало со скипидаром брать с собой капитану не надобно: сызмальства не простуживается Борис Зиновеевич – проваливался в проруби, бродил в ледяной воде, до ниточки промокший, выстаивал длинные вахты на сквозном ветру и – хоть бы чихнул! Единожды в жизни был болен капитан: неделю валялся на койке, почитывая книги, попивая хлебный квас, – ухватил где-то обидную, детскую болезнь, под названием коклюш. Чтобы не было стыдно такой хворобы, знакомым говорил загадочно: «Инфлюэнца! Вот так…»
– Что скипидар! – вздыхает жена капитана. – Не в скипидаре дело…
За окном – бредут улицей голоса. Смеется женщина. Жена капитана поднимает голову, прислушивается. Седые волосы под электрическим светом отливают серебром. У нее продолговатое, решительное лицо. Она выше капитана ростом, плечиста.
– Сейчас наш придет… Это Валька Чирков с Верой Капитоновой прошли.
И действительно – скрипят доски на крылечке, звякает щеколда, потом – легкий шарк сапог по сеням… Жена и дочь сидят неподвижно: не любит капитан, когда его встречают на пороге. Странность эту он как-то объяснил жене: «Помнишь, Клаша, капитана Селиверстова, что у купца Фуксмана „Звездой“ командовал?.. Так вот он приходил домой, жена бросалась под ноги и стягивала грязные – нарочно в грязь норовил, подлец! – сапоги. Как вспомню об этом – мутит!» Жена капитана хорошо помнила Фуксмана – у Бориса до сих пор звездочка шрама от его руки…
– Ну, здравствуйте! – улыбается капитан, появляясь в пролете двери. – Здравствуйте, домочадцы!
Легким скользящим шагом приближается дочь капитана, наклоняется к отцу. Он целует в лоб, отстранив от себя, заглядывает в лицо, проводит рукой по мягким каштановым волосам:
– Добрый вечер, Лиза!
В шерстяной фуфайке, без головного убора капитан кажется еще меньше ростом, тоньше. Он садится на диван, за руку привлекает дочь.
– Выше нос, товарищ литератор! Есть еще порох в пороховницах, жива еще казачья сила… Так, что ли, у вас там пишется?
Дочь исподлобья смотрит на отца, грозит пальцем, притворно сердится:
– У вас там пишут! – басом передразнивает она. – Сам все знает наизусть, а спрашивает!
Обычно между капитаном и дочерью идет веселая шутливая война – подтрунивают друг над другом, припоминают прошлые грешки, междоусобничают. «Два – ноль в твою пользу, батька!..» – «Дорогой литератор, вы сели в калошу! Разрешите занести на ваш текущий счет очко, присовокупив его к прошлым двум!» Сегодня же – иное: редко вспыхивают в глазах дочери зеленые огоньки, побледнела, осунулась. Видит это капитан и хитренько прищуривается.
– Если бы я был Костя Хохлов, – говорит он, – я бы сказал: «Что ты, Вася, приуныл, голову повесил…»
Дочь передергивает плечами:
– Не люблю я твоего Хохлова… Нахал и пустомеля! Как ты можешь держать его на пароходе?! – сердится она, взмахивая рукой и даже отстраняясь от отца.