Хозяева остановились, растерянно глядя то на стол, то на Батурина.
– Я спрашиваю: париться нас пригласили или отдыхать? Если париться, то ставь шайки с горячей водой, а если отдыхать – растворяй окна!
Механик засмеялся, а Кутузов, виновато улыбаясь, возразил:
– Нельзя, Иван Павлович… Окна у нас того… одна видимость только. Они обманные, не открываются.
– Мало вам государство обманывать! Так еще и самих себя решили обмануть? Вот я вас! – погрозил Батурин пальцем.
На этот раз с механиком заодно смеялись и хозяева, а Иван Павлович шумно сопел и требовательно оглядывал стол: не поймешь – не то шутил, не то и впрямь сердился.
– Это все она виновата, – сказал Кутузов и кивнул на жену. – Строили веранду, говорю: форточку давай сделаем. А она мне: чтоб мухоту разводить? Я, говорит, твоей башкой заткну эту форточку…
– Ковда я тебе говорила, ковда? – затараторила хозяйка. – Ты в избе-то фортку не открываешь – боишься, кабы кто не влез.
– Ну, ладно… Растворяй дверь на улицу, – сказал Батурин.
– Так ведь слышно будет. Пацаны сбегутся, – робко возразил Кутузов.
– А ты отгонять станешь… Вместо Полкана.
Механик опять засмеялся.
– Садись, Андреич! Садись, – приглашал и меня и хозяев Батурин. – Если и не отдохнем, то хоть попаримся.
Батурин налил всем водки по граненому стакану и первым поднял свой:
– Ну, за самих себя.
Выпили все до донышка; даже хозяйка пила, хоть и морщилась и плевалась потом, приговаривая: «И кто ее выдумал? Чтоб ему в гробу перевернуться!»
Водка была теплой до тошноты, и я оставил полстакана.
– Андреич, ты что? Ай обиделся? – удивился Батурин.
– Да как-то боязнь – сразу и до дна, – попытался отшутиться я. – Надо сперва приглядеться к ней.
– Э-э, нет! Ее брать надо с ходу, штурмом. Иначе она тебя самого одолеет. Выпить стакан – одно дело, а растянуть его на двадцать два наперстка – совсем другое. Пей и не мешкай! А главное – закусывай, закусывай… Ешь сало! Ни один хмель тебя не возьмет.
– А я люблю витамином закусывать, – сказал механик, – томатным соком. Во! – он теперь тоже покраснел и на его крутом высоком лбу засверкали такие же бисеринки пота, а черные высокие волосы опали и залоснились.
– Сало полезней, – не сдавался хозяин.
– В сале нет витаминов, – сказал механик.
– Ну, если в свином сале витаминов нет, тогда я уж и не знаю… – обиделся хозяин.
– Ладно вам спорить, – сказал Батурин, наливая еще по стакану. – Мы пьем по науке: по полной и до дна. А кому наша наука не по нутру, пусть хлебает квас.
Возле дома остановилась машина. Хозяин выскочил в палисадник и через минуту вернулся с Семеном Семеновичем.
– Привет запорожцам от турецкого султана! – крикнул Семен Семенович с порога и начал декламировать знаменитое письмо запорожцев: – Який ты к черту лыцарь, що голою ж… ежаки не вбьешь…
– А, привет заслуженным артистам-гитаристам! – шумно приветствовал его Батурин. – Давай штрафной!
И сунул ему в руки стакан водки. Тот вытянул губы трубочкой, чмокнул стакан и продекламировал:
– Здравствуй, рюмочка Христова! Ты откуда? Из Ростова. – Потом дурашливо перекрестился: – Господи, не почти за пьянство, прими за причастие! – и выпил, картинно запрокидывая голову.
– О, видал, как работает? – обернулся ко мне Батурин. – Между прочим, он всю историю и географию знает наизусть. – Так рекомендовал мне Семена Семеновича, будто я видел того впервой.
Семен Семенович держался молодцевато для своих шестидесяти лет: всегда чисто выбрит, волосы волнистые, чуть с проседью, уложены так, будто он только что вышел из парикмахерской. Рубашечка белая под галстуком. Строен и сух. Вот что значит артист.