Мужики посмеивались в те далекие годы: «Церкву закрыли, а мечеть для лошадей построили».
От колхозных бахчей теперь и следа не осталось: два порядка добротных домов под шифером, под голубой и красной жестью растянулись от Тиханова до самых Выселок. Сады, палисадники, улица широкая да травушка-муравушка… Красота! Идем с Володей, любуемся.
– Это кто ж построился? – спрашиваю. – Совхоз для рабочих, что ли?
– У нас из тихановских в совхозе работает только один человек – управляющий, – ответил Володя.
– Как?! – удивился я. – В Тиханове эдакая прорва людей… Где ж они работают?
– В конторах.
– Так уж все и в конторах?
– Еще на кирпичном заводе, на аэродроме, в доротделе, в лесничестве. Мало ли где.
– Но ведь у вас в райцентре совхоз? По крайней мере отделение. Кто ж в поле работает?
– Сергачевские.
Село Сергачево лежало в трех километрах от Тиханова.
– Что ж они, на автобусе ездят?
– На грузовиках.
– Весело живете, – говорю.
– Не жалуемся.
Мы остановились возле щитового финского дома, покрашенного в желтый цвет.
– Зайдем, – кивнул Володя. – Это мое жилье.
Дом как дом – ничем не лучше других; веранда с крылечком под козырьком, сарай за домом, а впереди палисадник, обнесенный штакетником: молодые яблони, приземистая кустистая черноплодная рябина, аккуратные грядки клубники.
– Чей сад? – спрашиваю. – Кто садил?
– Сад мой, а дом казенный.
– Значит, надолго осел.
– Не в том дело. Просто я терпеть не могу оголенные дома. Крестьянская привычка: где живешь, там и сад ростишь. Это, знаешь, вроде зуда в руках; как иная бабка без веретена или вязальных спиц сидеть не может, так и я… Эти яблони из рязанского питомника привез – семилетки. А за рябиной в Мичуринск ездил.
Он отпер дверь под английским замком, снял в сенях со стены брезентовую куртку и стеганую фуфайку.
– Выбирай, что по душе, – подал мне.
– Зачем? – спросил я удивленно. – И так жарко.
– Пригодится. Зори у реки холодные, – нехотя ответил он, захлопывая дверь.
Мы прошли задами к ветлечебнице. Здесь было пустынно и безлюдно. Двери на замке. В левом крыле окна выбиты.
– Это что? Ребятня хулиганит?!
– Нюрка Селезнева разбила, – сказал Володя, заглядывая внутрь, потом пояснил: – Санитарка эпидемстанции.
– Ненормальная, что ли?
– По пьянке… Они тут с врачом вдвоем хозяйничают. Он у нас и ветврач и эпидемиолог. Холостой… Путался с ней. Кто их знает – видать, поссорились. Он ее хотел уволить. Она напилась с утра пораньше и пошла окна бить. Да орет на все село: я ему, говорит, не только окна – глаза серной кислотой выжгу. Он и укатил на сборы.
Володя подошел к гаражу, с минуту поколдовал над замком и открыл ворота. В гараже стоял «газик» с зелеными крестами на боках и с длинной белой надписью по брезенту: «Ветеринарная скорая помощь». Мы сели в него и поехали.
Сперва мы приехали на пантюхинские луга. На станах у самой реки человек пять обступило крашенную в кирпичный цвет прицепную машину, похожую на перевернутую телегу – колеса у нее были выше платформы. Оказалось, это – прессовально-подборочная машина, и она испортилась: не подавало проволоку, отчего сенные брикеты разваливались.
– А ну-ка, дай попробую! – Володя засучил рукава и полез копаться, как заправский механик; то ложился на спину и под колеса заглядывал, то теребил барабан с намотанной проволокой. Наконец сообразил: – Да у вас секач не работает. Ну?! Глядите… Во-первых, скоба не захватывает проволоку, а во-вторых, она сползает… Не режет! Ну?
Секач исправили, машину запустили, и только потом Володя спросил:
– Батурин не был у вас?
– Был. За механиком уехал. Пресс чинить.
– Куда уехал?
– В контору, куда ж еще? Оттуда вызовет.