У Виталия Петровича вообще в загашнике была уйма всяческих сюжетцев, которые сами просились на бумагу! А уж ситуаций разных, прямо из жизни, – не счесть...
Вот, например: несколько лет тому назад с Виталием Петровичем произошел дурацкий случай. Он все хотел написать о нем рассказ, а потом плюнул, что-то записал для памяти, а до рассказа так дело и не дошло. А произошло вот что...
В низочке одной интуристовской гостиницы был когда-то восточный буфет. И Виталий Петрович повадился туда есть чанахи. Там познакомился с одним писателем-малоформистом. Тот тоже туда ходил за чанахами. Виталий Петрович несколько раз обедал с ним, изредка встречал его на улицах и знал о нем только то, что его зовут Сережа и что он пишет для эстрады.
А через некоторое время услышал, что повесился один эстрадный писатель – Сергей... (Виталий Петрович уже не помнил фамилии) и фотография умершего висит в коридоре Госконцерта.
Он очень ясно представил себе лицо Сережи на фотографии с черной рамкой и стал думать про его жизнь, которой совсем не знал, и про его смерть, которая почему-то не была неожиданной для Виталия Петровича. И все искал какие-то туманные связи и в конце концов, кажется, даже нашел причины для Сережиного самоубийства.
Конечно, он все это себе напридумывал, но, напридумав, разнервничался, будто потерял близкого человека.
Через неделю Виталий Петрович выходил из табачного магазина и нос к носу столкнулся с Сережей – писателем-малоформистом, с которым пару раз обедал в восточном буфете и встречался раза три на улицах. К смерти которого уже привык.
Сережа что-то болтал про Горлит и охрану авторских прав. И хоть Виталий Петрович и понял, что все эти дни ошибался, думая, что погиб именно этот Сережа, радости он никакой не испытал, чего-то испугался и разговаривал с Сережей не так, как всегда, а тревожно и скованно. Все ждал, что произойдет какое-нибудь чудо...
Он и по сей день встречает Сережу именно в управлении по охране авторских прав. Сережа сильно постарел и слинял. Пьет много. Виталия Петровича считает своим старым приятелем и рассказывает всем окружающим, что познакомился с Виталием Петровичем в низочке интуристовской гостиницы еще тогда, когда там был восточный буфет.
А Виталий Петрович... Вот ведь дурацкое состояние! Виталий Петрович до сих пор сторонится его, будто Сережа и впрямь вернулся из небытия, с того света, да еще и сумел сделать так, что об этом все забыли. Кроме Виталия Петровича. Вроде бы Виталий Петрович знает эту его тайну и боится, что Сережа об этом проведает... Прямо мистика какая-то!..
* * *
После долгого перерыва Виталий Петрович выступал по телевидению.
За столом в студии сидели его давний приятель, поэт – руководитель всех узаконенных писателей города и старый литератор, о котором поэт сказал, что старик сочетает в себе достоинства писателя с талантом педагога. Виталий Петрович подумал и решил про себя, что такое сочетание по меньшей мере жутковато. Но не в этом суть...
Когда ему позвонили и сказали, что он приглашен в литературную передачу, он ужасно возгордился. И обрадовался.
«А вдруг это тот самый поворотный момент, после которого жизнь пойдет совсем-совсем иначе?! – думал Виталий Петрович. – Вдруг это растормошит меня... Ведь нужен же я кому-то, черт подери! Не нужен был бы – не приглашали бы...»
Его будто подменили. Он то и дело небрежно ронял:
– Только не одиннадцатого. Одиннадцатого у меня передача...
Или:
– К сожалению, я занят десятого и одиннадцатого. Десятого у меня тракт – это значит репетиция, а одиннадцатого – передача...
Было у Виталия Петровича еще несколько вариантов, которыми он широко пользовался. Они были добродушно-ироничны к себе и звучали с легким издевательством к студии телевидения. Короче говоря, его хвастовство было чрезвычайно симпатично и почти не походило на хвастовство.