Черт, у кого здесь, однако, спросить, в этой бестолковщине Это нужно бы решить, потому что время уходит, промолвил он вдруг, как бы говоря про себя.
Вдруг подошел к ним один пожилой лысоватый господин в широком летнем пальто и с сладкими глазками. Приподняв шляпу, медово присюсюкивая, отрекомендовался он всем вообще тульским помещиком Максимовым. Он мигом вошел в заботу наших путников.
Старец Зосима живет в скиту, в скиту наглухо, шагов четыреста от монастыря, через лесок, через лесок
Это и я знаю-с, что через лесок, ответил ему Федор Павлович, да дорогу-то мы не совсем помним, давно не бывали.
А вот в эти врата, и прямо леском леском. Пойдемте. Не угодно ли мне самому я сам Вот сюда, сюда
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
Видите ли, мы к этому старцу по своему делу, заметил строго Миусов, мы, так сказать, получили аудиенцию «у сего лица», а потому хоть и благодарны вам за дорогу, но вас уж не попросим входить вместе.
Я был, был, я уже был Un chevalier parfait![3] и помещик пустил на воздух щелчок пальцем.
Кто это chevalier?[4] спросил Миусов.
Старец, великолепный старец, старец Честь и слава монастырю. Зосима. Это такой старец
Но беспорядочную речь его перебил догнавший путников монашек, в клобуке, невысокого росту, очень бледный и испитой. Федор Павлович и Миусов остановились. Монах с чрезвычайно вежливым, почти поясным поклоном произнес:
Отец игумен, после посещения вашего в ските, покорнейше просит вас всех, господа, у него откушать. У него в час, не позже. И вас также, обратился он к Максимову.
Это я непременно исполню! вскричал Федор Павлович, ужасно обрадовавшись приглашению, непременно. И знаете, мы все дали слово вести себя здесь порядочно А вы, Петр Александрович, пожалуете?
Да еще же бы нет? Да я зачем же сюда и приехал, как не видеть все их здешние обычаи. Я одним только затрудняюсь, именно тем, что я теперь с вами, Федор Павлович
Да, Дмитрия Федоровича еще не существует.
Да и отлично бы было, если б он манкировал, мне приятно, что ли, вся эта ваша мазня, да еще с вами на придачу? Так к обеду будем, поблагодарите отца игумена, обратился он к монашку.
Нет, уж я вас обязан руководить к самому старцу, ответил монах.
А я, коль так, к отцу игумену, я тем временем прямо к отцу игумену, защебетал помещик Максимов.
Отец игумен в настоящий час занят, но как вам будет угодно нерешительно произнес монах.
Преназойливый старичишка, заметил вслух Миусов, когда помещик Максимов побежал обратно к монастырю.
На фон Зона похож, проговорил вдруг Федор Павлович.
Вы только это и знаете С чего он похож на фон Зона? Вы сами-то видели фон Зона?
Его карточку видел. Хоть не чертами лица, так чем-то неизъяснимым. Чистейший второй экземпляр фон Зона. Я это всегда по одной только физиономии узнаю.
А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили Видите, какой человек, обратился он к монаху, я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком ясно было, что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов еще больше наморщился.
«О, черт их всех дери, веками лишь выработанная наружность, а в сущности шарлатанство и вздор!» пронеслось у него в голове.
А я, коль так, к отцу игумену, я тем временем прямо к отцу игумену, защебетал помещик Максимов.
Отец игумен в настоящий час занят, но как вам будет угодно нерешительно произнес монах.
Преназойливый старичишка, заметил вслух Миусов, когда помещик Максимов побежал обратно к монастырю.
На фон Зона похож, проговорил вдруг Федор Павлович.
Вы только это и знаете С чего он похож на фон Зона? Вы сами-то видели фон Зона?
Его карточку видел. Хоть не чертами лица, так чем-то неизъяснимым. Чистейший второй экземпляр фон Зона. Я это всегда по одной только физиономии узнаю.
А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили Видите, какой человек, обратился он к монаху, я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком ясно было, что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов еще больше наморщился.
«О, черт их всех дери, веками лишь выработанная наружность, а в сущности шарлатанство и вздор!» пронеслось у него в голове.
Вот и скит, дошли! крикнул Федор Павлович, ограда и врата запертые.