Одна только тетя Груша кинула ему в кепку десять копеек.
Дядя Кирша лежал на железной кровати у окна под зеленым одеялом с белыми полосками. На подушке у него не было наволочки, поэтому из нее торчали белые и коричневые перья. Одно перышко запуталось в его волосах. Когда мы вошли, он спал. Его темно--коричневые веки слиплись, тяжело наплыли одно на другое, и в склад-ках спрятали редкие ресницы, как будто бы он пытался увидеть что-то с за-крытыми глазами, но ничего не видел и его взгляд мучительно искал выхода под веками.
Под одеялом вырисовывалась его немощная стариковская фигура: впалый живот и бесконечно длинные тонкие ноги. Я примяла рукой одеяло и с одной стороны почувствовала колено, а с другой - упру-гий матрац.
Дядя Кирша открыл глаза.
- Леля, - слабо улыбнулся он, и его взгляд заскользил по комнате. Он бесцельно цеплялся за рисунок на обоях, оконную раму, медный шпингалет форточки и вдруг уперся в тетю Грушу.
- Прости, прости меня! - прошептал дядя Кирша. Когда он говорил, щеки глубоко западали внутрь, как будто бы он очень жадно пил. - Прости, прости меня, Груша!
Тетя Груша кивнула.
- Измучил тебя, - прошептал дядя Кирша, - ведь я же тебя из-мучил...
- Да ничего, - ответила я за тетю Грушу, видя, что она медлит с ответом. - Ты лучше скажи, где твоя нога?
И я указала на осевшее одеяло.
- Больше нет, - и дядя Кирша закрыл глаза, прогоняя слезы.
И вдруг я увидела под его кроватью маленькую куколку в синем платье с белым воротничком. Точно так же, как и у дяди Кирши, у нее не было одной ноги. Я наклонилась и заползла под кровать.
И тут в палату вошел доктор. Я увидела его ноги в черных бо-тинках и черных брюках. Над коленями нависал белый халат.
- Как вы сюда попали? - строго спросил он тетю Грушу.
- Доктор! - возмутилась тетя Груша. - Я его жена!
- Жена? - переспросил он и обидно захохотал.
Я затаилась под кроватью.
- Нам позвонили из больницы, сказали, что позавчера была опе-рация...
- Пойдемте, я вам все объясню... И все же, как вы вошли, не понимаю...
Черные ботинки доктора развернулись к двери, за ними засе-менили "прощай, молодость!" тети Груши.
Я смотрела на куколку. У нее были круглые синие глаза и ресни-цы черными щеточками. Надо мной тяжело ворочался дядя Кирша, пружины кровати позвякивали и прогибались. Я не разговаривала с ним. Ждала, когда вернется тетя Груша.
- Где твоя ножка? - шепотом спрашивала я куколку.
Куколка пронзительно смотрела на меня.
Вскоре дверь раскрылась, и в палату снова во-шли черные ботинки с черными брюками, но тети Груши не было. Пру-жины звякнули в изголовье кровати: это дядя Кирша повернул голову к доктору и пронзительно закричал.
Я выглянула: в палате стоял Харитон Климович. Он, как и в трамвае, был в черных очках, а нижнюю часть лица закрывал книжкой. В этот раз на красном переплете я сумела прочесть название: "Любовь и смерть"...
- Да это же я! - раскатисто крикнул Харитон Климович, отбросил книжку на пол и рывком снял очки.
- Харитон! - обрадовался дядя Кирша и захохотал.
- Князь! - захохотал в ответ Харитон Климович.
- Ой, ты меня напугал!
- А ты меня! Как твои ноги?
И тут голос дяди Кирши оборвался визгливым смешком. Он замолчал.
- Как твои ноги? - осторожно переспросил Харитон Климович.
- Ты ничего не знаешь, Харитон? - глухо прошептал дядя Кирша.
- Ничего, Кирилл, - испуганно ответил Харитон Климович.
- Мне отрезали ногу, потому что... потому что...
- Да, неважны дела, неважны! - забормотал Харитон Климович.
- У меня началась гангрена, заражение и еще что-то! Словом, они мне быстренько наркоз, и...
- А знаешь, Князь! - и Харитон Климович с размаху хлопнул осевшее одеяло. - А ведь ты выглядишь, как сорок лет тому... - и натянуто засмеялся.
Дядя Кирша выдавил из себя смешок.