Захватило дух Какие уникальные листы! Немедленно надо спасать! Выдворил всех и поставил своего человека у двери «Никого не пускай»! А сам побежал к командиру бригады. В суматохе отъезда полковник едва выслушал мой взволнованный рассказ и отмахнулся: «Идите к начальнику штаба»»
Но все оказалось не так уж и просто: «Начальника штаба я пытался убедить выделить хотя бы самую маленькую машину, чтобы спасти от гибели уникальные рисунки из темного подвала. Тот подумал, пыхнул кривой трубкой и почему-то поинтересовался, сколько мне лет. Узнав, что 25, многозначительно протянул: «А-а-а» и подвел к окну. С верхнего этажа дома был хорошо виден весь двор, заставленный грузовыми машинами. «Видишь? 20 машин. Надо еще столько же, а их все еще нет. А тут ты со своими рисунками».
Я понял, что помощи не будет. Но спасать-то надо! Расстроенный, вернулся в подвал. Как быть? Нашел свечу и стал разбирать ворох. На плотных бристольских картонах в специально сделанных углублениях по размеру листа располагались рисунки. Десяток паспарту и больше не поднять; а их сотни. Что же делать? С болью в сердце стал осторожно срезать тонкие листы и переписывать на оборотную сторону имена авторов.
Рисунков было много. Сперва я выбирал известные имена, затем интересные сюжеты, а потом стал брать все подряд! Среди рисунков оказалась единственная картина на небольшой доске: спешившийся всадник с конем в характерном темном колорите масляной живописи. Наклейка на обороте Гойя!
Рисунков было много. Сперва я выбирал известные имена, затем интересные сюжеты, а потом стал брать все подряд! Среди рисунков оказалась единственная картина на небольшой доске: спешившийся всадник с конем в характерном темном колорите масляной живописи. Наклейка на обороте Гойя!
Было уже за полночь; догорала последняя свеча, а я не мог оторваться срезал и срезал. А рано утром надо было выступать в дорогу. Пришлось оставить то, что казалось не столь ценным, но как можно было отсортировать? К тому же не оставляло предчувствие: то, что оставлю, погибнет. На душе было тяжело
Зажав срезанные рисунки между двумя жесткими паспарту, я взял всю кипу в охапку и понес в свой домик в лесу, благо располагался он не далее трехсот метров. Там я бережно уложил рисунки в один емкий чемодан, который имел свою историю: его нашли в саду около дома в городе Эберсвальде с полной формой гитлеровского генерала. Чемодан этот надолго стал хранилищем спасенных рисунков».
По прибытии в Москву товарищ Балдин как примерный гражданин Советского Союза передал свой дорогой трофей в Музей архитектуры. Он тогда и знать не мог, что в скором времени возглавит это учреждение, пробудет на посту директора четверть столетия, а спасенные им ценности получат имя «Балдинской коллекции» и сделаются поводом для громкого конфликта возвращать Германии, не возвращать Германии
А в шестидесятых годах прошлого столетия усадьбу вдруг решили передвинуть вглубь квартала планировалось продлевать Калининский проспект вплоть до Кремля. Но вмешался Фидель Кастро, случайно оказавшийся в Москве. Лидеру братской Кубы с гордостью продемонстрировали новенькие небоскребы, но вместо восторгов встретили одно недоумение дескать, ради чего вам превращать прекрасный, уникальный город в типовой американский городок средней руки.
Власти вняли мудрому Фиделю и оставили Воздвиженку как она есть.
Застройщики Опричного двора
Больничное здание (Воздвиженка, дом 6) построено в 1930 году архитектором Н. Гофманом-Пылаевым.
Самым страшным местом в городе Москве в конце шестидесятых начале семидесятых годов шестнадцатого столетия был Опричный двор. Он занимал не слишком-то большую территорию между Большой Никитской и Воздвиженкой, т. е. находился примерно там, где в наши дни идет Романов переулок.
Защищала двор семиметровая стена. Внизу белокаменная, сверху кирпичная. Трое ворот, обитых белой жестью. Над ними черные двуглавые орлы и львы со сверкающими глазами, сделанными для устрашения прохожих из редких в то время зеркал.
Внутри дома, построенные из еловых бревен отменных, привезенных из-под Клина. Они украшены затейливой резьбой и, опять-таки, двуглавыми орлами.
А на опричной церкви редкие колокола, вывезенные из мятежного Новгорода.
* * *
Все началось неожиданно. 3 декабря 1564 года Иван Четвертый выехал с приближенными боярами в Троице-Сергиев монастырь, на богомолье. Помолился, как водится, а после отбыл в Александровскую слободу, излюбленную еще его отцом. А оттуда вдруг послал две грамоты. Первая список «изменников» (все больше бояр) с перечнем измены, воровства и прочих злодеяний. Вторая обращение к народу. Дескать, на простое мужичье мы, Князь Великий, зла не держим.
Разумеется, бояре испугались. Где это видано царь из Москвы бежал, да от своих же подданных. И явились депутаты в слободу: прости нас, дескать, княже, возвращайся.
Тот для форсу поупрямился и согласился. Но с двумя условиями казнить «виновников» и учредить опричнину, то есть свое собственное войско охраны. Боярам ничего не оставалось, кроме как согласиться.