Морячок вытягивает шею, приподнимается и видит её, лежащей на диване. Вновь присаживается, смущённый и озадаченный. Что с ней?.. Минутой позже он готов был эту женщину унизить, уничтожить. Тут же растерялся
Он поднялся и прошёл к лавке, где до этого сидела женщина.
Она лежала полу боком, голова неловко наклонена на грудь, упираясь затылком в стену вагона, ноги свисали. Шляпка, книжка и сумка валялись на полу.
Морячок склонился над женщиной, нерешительно коснулся плеча, потряс. Затем взял за запястье её руку, чтобы прощупать пульс. Но сам был охвачен волнением и потому не мог ощутить его, ему казалось, что его пульс слился с её пульсом. Поправил складки одежды и не может оторвать от неё взгляд беспомощной, изменившейся и всё-таки прекрасной.
Товарищи! растерянно обращается он к пассажирам. Тут с женщиной плохо
Вначале сказал, наверное, негромко, потом воскликнул с испугом:
Да помогите же кто-нибудь, люди! стараясь перекричать не то стук колёс, не то стук своего сердца.
С мест поднимаются несколько пассажиров и подходят к ним. Кто-то стал делать искусственное дыхание, кто-то вытряхивать из цилиндриков валидол
Молодой человек стоит у края купе, в его руке её шляпка и сумочка, поднятые с пола. На лице сострадание и в глазах назревшая слеза
Когда женщина пришла в себя и села на скамью, её взгляд был направлен туда, где сидел он.
Матросик сидел к ней спиной.
На станции Усолье-Сибирское они вышли вместе, но через разные тамбуры. Морячок шёл к автобусной остановке и чувствовал её за собой. Он шёл, не оборачиваясь, и в то же время, подавляя в себе желание обернуться.
Потом стоял в ожидании автобуса, а она была где-то рядом.
Из окна автобуса, когда тот отходил от остановки, он увидел её, стоящую за углом старого павильончика остановки: безобразно наброшена шляпка, опавшие плечи, прижатые к груди руки, и сумочку, криво висевшая у неё на руке.
Майск
1
Подвал Управления был оборудован под несколько специальных помещений. Тут были и учебный класс, и зал для боевой подготовки, и ружпарк, и каптёрка, и вентиляционная камера. На данный момент последнее помещение оказалось неплохой камерой для дознания
На потолке светят две пары люминесцентных ламп, и в помещении светло, как днём. Её продолговатая форма вмещала в себя трубопроводы, два электродвигателя их крыльчатки направлены на квадраты калориферов. В зимнее время они нагнетают по воздуховодам тепло в вестибюль. Сейчас двигатели отключены.
В зимние и осенние дни здесь курилка, закуток для неслужебного пользования, а с недавнего времени, когда в мужской контингент блюстителей порядка влился боевой авангард представителей прекрасного пола, это слияние стало заметным даже невооружённым взглядом. В углах, на вентилях трубопроводов и батарей висели кое-какие пикантные предметы, не то чулки, не то колготки, и какие-то лоскутки. Но находившимся в вентпомещении людям было не до эстетических удобств.
Вдоль стены стояла широкая лавка-топчан, на котором сидели Михалёв и Анонычев. У изголовья, у калориферной стенки, стоял табурет на нём сидел Заичкин. Юрочкин оседлал один из электродвигателей. Феоктистов стоял или прохаживался по небольшому коридорчику. У Михалёва лежала на коленях папка, поверх неё листы бумаги он писал протокол.
Вопросы задавали все, вели перекрёстный допрос. Феоктистов старался быть спокойным и время от времени успокаивал своих коллег, чаще Михалёва. Тот ругался, нагонял истерию, но больше для психологического воздействия. То есть это была его игра, обычное поведение при допросах. В каком-то смысле их игра. В хорошего и в плохого следователя.
Вопросы задавали все, вели перекрёстный допрос. Феоктистов старался быть спокойным и время от времени успокаивал своих коллег, чаще Михалёва. Тот ругался, нагонял истерию, но больше для психологического воздействия. То есть это была его игра, обычное поведение при допросах. В каком-то смысле их игра. В хорошего и в плохого следователя.
Миша спокойно. А вы, любезнейший, (к Заичкину) не выводите людей из себя. Так начнём заново. Где ваша машина?
Я сказал: в ремонте.
Где, у кого? горячился Михаил. Или в сервисе? Мы сейчас их прошерстим!
Нет Заичкин сидел потный, в расстёгнутом кителе. А в руке он держал платочек, уже серый от пота, и время от времени вытирал им лицо, шею.
У кого? Или тебя начальничек по десять раз спрашивать? Михаил стукнул по протоколу кулаком, следовательно, и по ноге.
Они крутились вокруг этого вопросы уже минут пятнадцать, и все были взведены. Заичкин или же молчал, либо нёс какую-то околёсицу: и об ответственности каждого из них, и о его связях в городе, в области и даже в Москве, которыми он, разумеется, воспользуется, и всех непременно будут ждать «вилы».
Ты мне алиби, алиби давай! Не хрен мне тут блатную свою иерархию выстраивать! горячился Михалёв. У меня у самого шобла не хиленькая. Где машина?
Мы ж завтра все сервизы профильтруем, повторился Юрочкин. И частников тоже.
«Найти, они всё равно уже ничего не найдут лихорадочно соображал Заичкин. А Фомич кремень. Мужик тёртый, полтора десятка отбарабанил по лагерям, не лопухнётся».