Потому-то Невский Проспект прямолинейный проспект».
И так далее.
Впрочем, случался символизм более «мягкий». Например, у Брюсова, в стихотворении «Вечернее катанье»:
Скользят коляски, мимо них,
Гудя, летят автомобили;
Но строго, у коней своих,
Литые юноши застыли
Гудя, лети, автомобиль,
В сверканьи исступленных светов
Вдали Адмиралтейский шпиль.
В огне закатном, фиолетов.
Или, например, стихотворение Бунина «На Невском»:
Колеса мелкий снег взрывали и скрипели,
Два вороных надменно пролетели,
Каретный кузов быстро промелькнул,
Блеснувши глянцем стекол мерзлых,
Слуга, сидевший с кучером на козлах,
От вихрей голову нагнул.
Над Невским витал дух «Незнакомки» Александра Блока. Витал в самых разнообразных проявлениях и формах. Две проституточки, Сонька и Лайка прохаживались парочкой по тротуару в шляпах с перьями из страуса и предлагались праздным господам в таких словах:
Мы пара Незнакомок. Можете получить электрический сон наяву. Жалеть не станете, огурчик.
А перед рестораном «Квисисана» (был такой на Невском) проститутка Ванда объявляла таинственным шепотом:
Я уест Незнакоумка. Не желаете ознакоумиться?
Увы, на этом фоне сказочном, таинственном, когда даже жрицы древнейшей профессии грезят стихами уже подкрадывалась новая эпоха.
* * *
В 1917 году свершилась революция. По проспекту ходил знаменитый поэт Саша Черный.
Здравствуйте, Саша, здоровались с ним многочисленные поклонники и поклонницы.
Черт меня дернул придумать себе такой псевдоним, отвечал поэт. Теперь всякий олух зовет меня Сашей.
Завсегдатаев Невского проспекта раздражало все.
В 1918 году Невский переименовали в проспект 25-го Октября (он был таковым до 1944 года). По традиции его, конечно, называли Невским. Несмотря на то, что изменился он неузнаваемо. Иван Бунин писал в повести-дневнике «Окаянные дни»: «По Невскому то и дело проносились правительственные машины с красными флажками, грохотали переполненные грузовики, не в меру бойко и четко отбивали шаг какие-то отряды с красными знаменами и музыкой Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гулящей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего просишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
Я спросил:
Так что же делать?
Делать? сказал он. Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету».
Но вскоре жизнь более или менее стала налаживаться.
И уже в 1928 году Михаил Кольцов глядел и радовался. Писал в очерке «Невский проспект» (опять же, не «Проспект 25-го Октября»): «От моста через Мойку Невский светлеет и оживляется. На солнечной стороне много народу, не протолкаться. Здесь толчея, пожалуй, побольше, чем в старое время. Большая улица подтянула к себе жизнь всего центрального района. Невский стал доступнее, проще, веселей. Трамваи звенят резче, извозчики грохочут громче, женщины улыбаются шире, газетчики кричат звонче. Провинциал, робкий и почтительный, благоговейно замиравший в сутолоке столичного проспекта, сейчас главное действующее лицо на Невском. Больше всех разгуливает, шумит, толкается и оживляет улицу.
Но, кроме провинциала, проспект имеет постояннейший и твердейший кадр тротуарных завсегдатаев. Этого нет в Москве, может быть потому, что она стала столицей, и это есть в Ленинграде, может быть оттого, что он все-таки стал провинцией. Ровно в час на солнечную сторону проспекта выходит дежурная гуляющая публика для того чтобы в половине четвертого уйти, очистив панель для второй смены.
Любители тротуарных прогулок движутся стайками по трипять человек, взявши друг друга под руку, тихим и размеренным шагом. Спешить по Невскому преступление. Ведь все удовольствие пропадает! Надо шагать медленно, методично оглядываться по сторонам и обсуждать каждого встречного, благо каждый встречный хорошо известен. Если мужчина быстро зарегистрировать его заработок, последние неудачи по службе, отношения с начальством, попытки перейти в другое учреждение. Если женщина обсудить ноги, плечи, костюм, с кем живет и с кем собирается жить».
Следующая же явственная перемена здесь произошла лишь в 1936 году: «К существующим в Ленинграде видам городского транспорта в 1936 г. прибавился новый. Это троллейбусы. Ленинград уже сделал заказ на 60 троллейбусов. Каждый троллейбус рассчитан на 53 места»
Но литературная жизнь Невского проспекта не прервалась. Проспект боролся с наследием прошлого. В первую очередь виршами уже упомянутого и к тому времени вполне заматеревшего Демьяна Бедного:
Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный,
Страхом смертельным ужасно ужаленный,
Мечется клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной
Старая жизнь жалобно защищалась. Во всеуслышание заявлять о своих обывательских бедствиях было довольно рискованно. Защищался все чаще фольклор: