Тварина
Повесть
Александр Леонидович Миронов
© Александр Леонидович Миронов, 2017
1
Вот тварина! Вот тварь! негодовал Никиша. Вот навязалась! Вот же ж дурак был, а! Вот, дурак!.. Это ж надо было такую глупость сотворить
Он ходил по кухоньке, мелкими шашками, то ли из-за ограниченного пространства, то ли из-за нервного возбуждения, что проявлялось в движениях ног, на которых он не мог спокойно стоять. Ходил, как заведенный, по привычке поглаживая второй фаланг на среднем пальце левой руки.
В молодости после войны и демобилизации из армии, работая механиком в колхозе, он на ремонте трактора повредил этот палец. Зашиб средний фаланг, может быть, и сломал, или просто косточку приплюснул. Ключ сорвался с головки болта, и он со всей силы приложенной на него въехал кулаком в чугунный двигатель агрегата. В те времена в рукавицах или в перчатках было не принято работать, разве только по зиме. Так что двигатель принял боксерский удар с молчаливой снисходительностью, а сам боксер закрутился возле него волчком. Сбил казанки на всех пальцах, а средний угодил в торчащий из корпуса нарост. Но в деревне медика не было, а ехать в город за сто километров некогда, страда стояла, уборка хлеба была в разгаре и на механике колхоза лежала большая ответственность.
Местная знахарка, осмотрев опухоль, ворчала:
Чо, помягче-то ничо не нашёл? Нашёл с кем буксоваться. Это, ить, не мешок с овсом, осторожней надоть.
Да ключ сорвался, Праскова.
Оно понятно, силы-то немерено. С войны пришёл, так тут покалечишься, ворчала женщина лет пятидесяти. Палец-то гнётся?
Да больно сгибать.
Прасковья покивала головой, подвязанной ситцевым платком.
На те пальцы, што посбивал, подорожник прикладывай, ранки затянутся. А на етот два средства: это конский каштан, и желательно парной. Второе собственную мочу привязывать на ночь. Ничё страшного если и днём недельку-другую подразнишь ею своих механизаторов. Из двух снадобий выбирай что-то среднее, и по почашше, хихикнула. Но знай, так просто не отделаешься, маять пальчик долго будет.
Никифор едва ли не всю посевную носил на кисти то увесистый тампон парного каштана, то легкую повязку из собственного лекарства.
Мужики смеялись:
Никифор, тебе со снадобьем не помочь?
У моей коровы Зорьки вó, оладушки!
Да и у самого не меньше, смеялись и над шутником.
И процедуры помогли. Опухоль спала, а вот боль «маяла», видимо, при ушибе был повреждён нерв. Вначале зудящая, колючая. Потом, с годами, нудная, ноющая и ослабевающая. Палец стал сгибаться, хоть и не полностью, но в работе уже не мешал, не цеплялся за предметы. Кистью мог обхватить топор, лопату или ключи при ремонте сельских механизмов и автомашин, на которых стал работать позже. Но за годы болезни пальца, он так его полюбил и привык к нему, что это привычка не покидала его до самой старости. Ласкал и гладил его уже автоматически, неосознанно.
Это ж надо было такую глупость сотворить продолжал он возмущаться, натирая палец.
Зоя Гавриловна сидела за кухонным столиком и согласно кивала головой, и волосы, слегка подкрашенные хной, рыжевато-пегие, встряхивались. Она целиком разделяла его негодование. У неё тоже от создавшегося положения на душе было скверно.
Эх, так ошибиться!
Она с тоской оглядывала помещение, после двухкомнатной квартиры с широкой светлой кухней, это (однокомнатная) вынужденное пристанище выглядело конурой, клеткой, ящиком, и она даже язвила склепом. Дожила девонька на старости лет. Но сдаваться она не собиралась это не её стиль. Надо действовать! Как? надо подумать. И она, несмотря на внешнее спокойствие, сосредоточенно думала. А приходится думать за двоих. Её мозги ещё не повредил старческий маразм, и инсульт не стукнул головой об батарею.
Никифор Павлович был взбешён тем, что все инстанции, в какие бы он не обращался, ему помочь ничем не могли. Всюду разводили руками. И говорили с сожалением:
Извините, Никифор Павлович, но мы тут бессильны
Или в той же адвокатской конторе:
Извини, отец, но, увы, против закона нет другого закона. Смирись. А лучше помирись с внучкой.
Ха, и что за такие законы, которые не могут пенсионеру и ветерану войны помочь? С внучкой совладать! Э-э, да знали бы вы кто это
Да и как с ней мириться? Из-за неё, можно сказать, своя семья рушится!.. И от предчувствия безвыходности Никифор Павлович негодовал.
Зоя Гавриловна переживала создавшееся положение по-своему и посматривала на Никишу с некоторой тревогой: не добегался бы парень опять до нового инсульта. Неровен час, «кондрашка» хватит. Тогда и вовсе останется бабушка у разбитого корыта.
Успокойся, Ник, успокойся, негромко, но с твёрдыми интонациями в голосе сказала Зоя Гавриловна.
Её белое маленькое лицо с морщинами в мелкую сеточку, подпудренное, с подведёнными чёрным карандашом бровями и с подкрашенными губами, было снисхотельно-доброжелательным. Зоя Гавриловна вообще была из той породы людей, у которых жизненным девизом было правило: «Спокойствие. Спокойствие, прежде всего. Нервные клетки не восстанавливаются!» И она берегла их. В свои почти семьдесят лет, благодаря этому сбережению, ей удалось сохранить вид, если не сорокалетней дамы, то на пятьдесят быть может. Она не намеривалась жизнь свою заканчивать неврастеником и сморщенной, как измятый лист бумаги. Ей хотелось жить и жить долго, и, по возможности, безбедно, уютно. Но, кажется, на сей раз, она упускает из рук ситуацию.