Я не в курсе.
Разве вы не должны сортировать корреспонденцию?
Нет. Я на них даже не смотрю. Просто вынимаю и кладу ему на стол.
Так было и в этот раз?
Да. Я не видел, что это письмо какое-то необычное, если вы об этом. Оно было в стопке со всеми остальными.
Может быть, оно всё-таки привлекло ваше внимание? Иногда так бывает: в суете мельком посмотришь, отметишь про себя и забудешь.
Нет. Ничего такого я не заметил. Неужто вы думаете, я на всё так пристально смотрю?
Хорошо. Вы ответственно относитесь к своей работе?
Стараюсь.
У Вершинского возникали претензии к вам?
Ассистент замялся. Ему явно не хотелось говорить правду, но он сообразил, что Русаков может задать тот же вопрос самому профессору.
Ассистент замялся. Ему явно не хотелось говорить правду, но он сообразил, что Русаков может задать тот же вопрос самому профессору.
Всякое бывало. Но, как видите, он меня пока не уволил. А разве это имеет отношение к делу?
Конечно. Мне важно понять, как письмо оказалось у Вершинского.
Но тут же всё очевидно
Не скажите. Значит, вы уверены, что письмо прошло через ваши руки?
На лице парня, как на экране, отразилась мысль, что это могло плохо на него повлиять.
Ну, да
Но всё-таки вы его там не видели. Если бы вы серьёзней относились к своей работе, то наверняка бы обратили внимание на конверт без какой-либо подписи.
Косяковский скрестил руки. Он вообще держался весьма развязно, а теперь к этому примешался откровенный вызов.
Вы прямо как мой учитель труда.
А вы как довольно бесполезный свидетель, который не может помочь нам найти преступника.
Я бы рад. Но если быть таким примерным и аккуратным, как вы хотите, то свихнуться можно. А я работаю, потому что нужно платить за образование. Я вырос в бедной семье, и всего должен добиваться сам.
Ладно, Тарас, я не намерен вас осуждать. К тому же кое-что вы всё-таки можете для нас прояснить. Мы можем быть уверены, что вы вытащили письмо именно из почтового ящика? Его не передали вам или Вершинскому лично в руки?
Нет. Ничего такого мне никто не передавал. А если бы его принесли Вершинскому, он вряд ли положил бы его в общую стопку.
Вы присутствовали на фуршете?
Я ушёл в самый его разгар. Меня, сами понимаете, никто не приглашал: для меня это была бы слишком большая честь. Я вынул почту из ящика, отнёс к нему в кабинет и ушёл.
Тогда откуда вам известно, что Вершинский взял письмо именно оттуда?
Об этом все вокруг говорят. Профессор был здесь, потом отлучился в кабинет. Когда двери открыты, отсюда хорошо виден его стол. Все видели, как он стал разбирать письма, а потом упал.
В самом деле. Вы хорошо знали профессора Муравьёва?
Не особо. Но человек он был хороший. Никогда не придирался ко мне, как все остальные. Обычно всем во мне всё не нравится: то не так сделал, это не так сказал. После меня, видите ли, воняет сигаретами. А всё потому, что я человек не их круга. К своим все снисходительны, а парень из глухомани, чужак.
Не думаю, что всё так драматично. Могу дать вам простой совет: не считайте всех вокруг врагами.
В ответ парень наградил Русакова колючим взглядом исподлобья. Он считал его таким же, как и все остальные.
Вы были в курсе, какие исследования они проводили?
Нет. Этого ведь никто не знает, а я последний, кого они в это посвятили бы.
Но вы же редактировали записи Вершинского.
Только простые записи, касающиеся всяких институтских дел. За всё время я не видел ни одного документа об их с Муравьёвым опытах.
Хорошо. Последний вопрос, и можете быть свободны. Вы любите сладкое?
Ассистент опешил и уставился на него так, будто бы тот над ним издевался.
Не особо. Зубы, знаете ли, болят.
Я так и думал. Чтож, благодарю вас. Не смеем вас задерживать и отрывать от работы.
Ассистент, и здесь услышавший издёвку, поспешил выйти из зала. Он явно был рад, что наконец от нас отделался.
Неприятный тип, заметил я. И главное, себе на уме. Вам не показалось, что он что-то скрывает?
Русаков пожал плечами.
Очень может быть. Очевидно, у него и в самом деле тяжёлая жизнь, да и великие учёные зачастую требовательны к своим помощникам. А вот и доктор.
Двери распахнулись и из кабинета показался невысокий худощавый человек в белом халате. Я знал, что это главный врач центральной городской больницы. Удивляться не приходилось: кто ещё мог заниматься здоровьем столь прославленного пациента?
Терентий Гаврилович, вы уже здесь.
Как видите. Стараюсь не терять ни минуты. Как он себя чувствует?
Пока ещё довольно слаб, так что постарайтесь его особо не нагружать.
Не беспокойтесь, доктор. Я всё понимаю.
Мы втроём вошли в комнату и увидели крупного пожилого мужчину с высоким лбом и длинными седыми волосами. У него была яркая и заметная внешность: тонкий нос с изящной горбинкой, подбородок с ямочкой, тяжёлые веки, из-под которых смотрели проницательные глаза. Морщины на переносице свидетельствовали о привычке концентрироваться. В его облике была какая-то степенность, так что я ни на секунду не смог бы забыть о том, что имею честь лицезреть светило науки.
Мы застали его что-то читающим, и доктор посетовал на то, что в его состоянии наука может и подождать.