— Он посмотрел на Паэ, потом на Оииэ. — Есть вопрос. Но я не хочу причинить обиду.
— Не стесняйтесь, сударь, — ответил Паэ.
Оииэ сказал:
— Я не уверен, что вы умеете обижать. — Оииэ не был симпатичным, как Паэ. Даже говоря о физике, он держался как-то уклончиво, скрытно. И все же под этой манерой держаться было что-то, чему, как казалось Шевеку, можно было доверять; тогда как под обаянием Паэ… что скрывалось под ним? Ну, неважно. Он должен доверять им всем — и будет им доверять.
— Где женщины?
Паэ засмеялся. Оииэ улыбнулся и спросил:
— В каком смысле?
— Во всех смыслах. Вчера вечером, на приеме, я встречал женщин — пять, десять — и сотни мужчин. Эти женщины, я думаю, — не ученые. Кто они были?
— Жены. Одна из них, собственно говоря, — моя жена, — сказал Оииэ со своей скрытной улыбкой.
— Где другие женщины?
— О, сударь, это проще простого, — торопливо ответил Паэ. — Вы только скажите, что вы предпочитаете, и мы вам это доставим без всяких проблем.
— Конечно, нам приходилось слышать довольно яркие рассуждения об анарресских обычаях, но я склонен думать, что мы сможем предоставить вам почти все, что вы пожелаете, — сказал Оииэ.
Шевек совершенно не понимал, о чем они говорят. Он почесал голову.
— Значит, здесь все ученые — мужчины?
— Ученые? — словно не веря своим ушам, переспросил Оииэ.
Паэ кашлянул:
— Ученые. О, да, разумеется, все они — мужчины. В школах для девочек есть, конечно, преподаватели-женщины. Но им никогда не удается подняться выше уровня Аттестата.
— Почему?
— Математика не дается; не способны к абстрактному мышлению; не годятся они для этого. Ну, вы же знаете, процесс, который женщины называют «думать», происходит в матке! Конечно, есть отдельные исключения. Жуткие мозговитые бабы с атрофией влагалища.
— А вы, одониане, разрешаете женщинам заниматься наукой? — спросил Оииэ.
— Ну да, они занимаются науками.
— Надеюсь, таких немного.
— Ну, примерно половина.
— Я всегда говорил, — сказал Паэ, — что при соответствующем подходе девушки-лаборантки могли бы в любой ситуации очень разгрузить мужчин в лабораториях. Фактически, они выполняют монотонную работу более ловко и быстро, чем мужчины, они более послушны, и им не так быстро надоедает делать одно и то же. Если бы мы использовали женщин, мы гораздо скорее смогли бы высвободить мужчин для творческой работы.
— Ну уж, только не в моей лаборатории, — возразил Оииэ. — Пусть знают свое место.
— Д-р Шевек, а вы считаете каких-нибудь женщин способными к определенному интеллектуальному труду?
— И даже в большей степени, чем они — меня. Митис, на Северном Склоне, была моей учительницей; и еще Гвараб — я думаю, вы о ней знаете.
— Гвараб — женщина? — с неподдельным изумлением спросил Паэ и расхохотался.
У Оииэ сделался недоверчиво-оскорбленный вид.
— Конечно, по вашим именам не поймешь, — холодно сказал он. — Вы, я полагаю, специально стараетесь не делать различий между полами.
Шевек кротко заметил:
— Одо была женщина.
— Вот именно, — сказал Оииэ. Он не пожал плечами, но было заметно, что он едва удержался от этого. Паэ с почтительным видом кивнул, точно так же, как кивал, когда разболтался старый Атро.
Шевек понял, что затронул в этих мужчинах некую очень глубоко укоренившуюся безличную враждебность. По-видимому, в них, как и в столах на «Внимательном», скрывалась женщина, подавляемая, заглушаемая, превращенная в животное женщина, фурия в клетке. Он не имел права дразнить их. Они знают лишь один вид отношений — обладание. И они — одержимые.
— Красивая, добродетельная женщина, — сказал Паэ, — вдохновляет нас; она — самое драгоценное, что есть на свете.
Шевек почувствовал себя крайне неловко. Он встал и подошел к окнам.