Сержант смотрел вслед уходящим, не видя их остро переосмысливал услышанное. Война! Что ж это такое война? Как это убивать людей? Ну и что, что они немцы? Не люди, что ль! А меня как будут убивать? Вот так подойдет, пока я три патрона выстрелю, и убьет? За что? Что я ему плохого сделал? Мы же люди, а не волки какие-нибудь, не скотина.
Война для него была эфемерной, нереальной сущностью, в которую невозможно поверить.
Ему, вчерашнему учителю, молодому, счастливому отцу и мужу, который дома не мог зарубить и курицы как ему быть на этой войне? Он чувствовал, что не сможет стрелять в людей ведь это противоестественно! Противоестественно тому, чему учил его дед, священник, чему он сам учил детей.
Тихо переговариваясь, подошли бойцы. Михалыч повернулся:
Никому не спать!
А что делать, товарищ сержант? Прохор Баев был одним из лучших солдат и Михалыч просил ротного присвоить ему ефрейтора. Завтра, в понедельник, должны зачитать приказ.
Охранять вверенный нам объект! непривычно строго приказал сержант, Ходить парами по периметру территории стройки! По кругу! Интервал 50 метров! Если что докладывать немедленно!
Он постоял еще, прислушиваясь к тишине, вглядываясь в молоко тумана, представляя, как из него полезут темные фигуры. Врагов?
Не мог он представить врагами тех, кого в семье считали цивилизованной нацией. Ну и что, что была война с ними? Так это же цари натравили!
Потянуло закурить, но он побоялся на виду зажечь спичку может кто-то уже держит его на прицеле? Он спустился в траншею, опустился на корточки, чиркнул спичкой, закурил. Глубоко затянулся дымом папиросы, выпустил его изо рта в низ окопа, да еще и разогнал рукой как в юности, когда начинал баловаться самокрутками, чтобы не увидели родители.
Старший лейтенант Быстров, он же обер-лейтенант Курт фон Притвиц, шел чуть сзади безоружного солдатика, подгоняя его идти быстрее и одновременно прикидывая, как и где избавиться от него. Он уже всё выяснил как и где расположена застава, когда и куда уходят пограничники, где располагаются их засады. Нарваться на пограничный наряд ему никак нельзя это не те караульные с простым, как сапог, сержантом, который ничего у него не потребовал, никаких документов, даже как звать не спросил!
Старший лейтенант Быстров, он же обер-лейтенант Курт фон Притвиц, шел чуть сзади безоружного солдатика, подгоняя его идти быстрее и одновременно прикидывая, как и где избавиться от него. Он уже всё выяснил как и где расположена застава, когда и куда уходят пограничники, где располагаются их засады. Нарваться на пограничный наряд ему никак нельзя это не те караульные с простым, как сапог, сержантом, который ничего у него не потребовал, никаких документов, даже как звать не спросил!
С пограничниками это не пройдет!
Курт шёл, чертыхаясь в душе, снова и снова вспоминая перепетии проходящей ночи.
Четыре года впустую! Два года обучения в сверхсекретном центре подготовки 115-го прусского подразделения военно-морских сил, затем два года специальной академии, где из него, немца, пруссака, сделали русского офицера, научили не только говорить, но и думать по-русски. Шеф, адмирал Канарис, знал свое дело. Обучающиеся были не только полностью изолированы от всего мира, чтобы не было никаких протечек, они жили как бы в русском квартале русского города, их отпускали в увольнение к якобы русским родственникам, где те, несомненно русские, вели разговоры на любые темы, слушали русское радио, читали свежие русские газеты, в которых непрерывно восхвалялся Сталин и его политика. Курсантам было запрещено говорить кому бы то ни было свои настоящие имена и узнавать имена сокурсников. За малейшие нарушения следовало исключение из школы. Куда девались исключенные? Наверное, туда, откуда они не могли ничего рассказать о школе в могилу. Их, выпускников, к концу обучения осталось чуть больше двух третей.
И вот эта страшная, нелепая неудача!
С наступлением темноты 21-го июня они, группа из шести человек, одетых в русскую форму, с русским оружием и документами, погрузились в планер, буксируемый высотным истребителем, и полетели на восток. Поднялись на высоту шесть тысяч метров, дышать пришлось через кислородные маски. Не долетев до границы пятьдесят километров, планер отцепился от самолета дальше началось беззвучное планирование в сторону русских. Но не прошло и трех минут как пилот планера обернулся к нему:
Господин офицер! Мы ослепли!
Курт вскочил и вс тал за спиной пилота панель управления была темной! Ни одного прибора! Что делать? Возвращаться? Но войны не начинаются по пять раз в неделю! Курт выглянул в иллюминатор ни одного ориентира внизу! Курт лихорадочно прикинул до района Белостока, где находился штаб 10-й армии, и куда он, согласно документам, был якобы командирован, оставалось лететь сорок, с небольшим, минут.
Сколько времени в полете?
Пилот посмотрел на светящийся циферблат наручных часов:
Четыре минуты сорок секунд.
Наша скорость?
Полагаю, что сто двадцать километров в час!
Сколько лета до границы?
Двенадцать минут.
Двенадцать минут летите прямо на восток. Направление на восток сможете удержать?