Кто выпил? Кого? взбудоражено дыхнула девонька, сама зарясь на спину Багреца и его часто трясущиеся на голове ветоньки бузины, заменяющие там власы. Больно подивившись тому, что дух с кем-то толкует и, что квакушка могла выпить молоко.
Однако сестрица еще толком не сумела скумекать, как из шалаша торопливо выскочил Бешава, а за ним вылез широко зевающий Орей. Младший колток немедля подскочил к собрату, и, боднув его в лоб макушкой головы, сам заглянул в глубины кувшина, да горестно всплеснув руками, обидчиво проронил в кринку:
То не лягушка, чё не зришь, и сызнова попытался боднуть братца в лоб, однако последний благоразумно увернулся, посему ветоньки бузовника лишь огладили его сверху. То, трясь какая-то. От бедушка, абы эвонта трясь усе молоко вылакала. Ты чаво ж Багрец вчарась его кады пущал в кринку не видал, чё сие дух не квакушка.
А ты нашто занамест квакушки споймал духа? мгновенно переходя в нападение, откликнулся старший колток и обрушил собственный лоб на голову братца так, что тот слышимо охнув, качнулся туда-сюда и повалился на оземь, вспахав лесную подстилку ручонками да воссев в то углубление сракой.
А, ну-тка, все с тем же гневом заговорил Багрец, зарясь вглубь кувшина и явственно обращаясь к духу. Ктой таковой, толкуй, не мешкая, и яснее ясного млеко из собя выпущай. Абы по твоей воровливости Алёнушка и Орюшка останутся голодными, понеже ведь хлебца ужотко почитай таки да нет.
Того дивного разговора не стерпела не только сестрица, но и братец, и ежели первая разком подскочила к колтку, то второй прыжка в три оказался подле них. Детвора обступила Багреца с двух сторон и единожды заглянула в посудинку, откуда на них, с-под самого дна (где едва теребилось молочко) глянула лягушка. Только не маленькая, зелёная (кою давеча туда пускали), а здоровущая такая, будто оплывшая от выпитого молока, чудного бело-желтого цвета, лоснящаяся как взбитые сливки, у которой согнутые под туловищем ноги опять же были рыхлыми. У квакушки и выступающие глаза смотрелись непривычно ярко-красными (обведенными тонкой полосочкой белка), и мордочка больше походила на человеческое, круглое личико, с небольшим костлявым и вертлявым носиком, выступающими скулами да тонкой трещинкой заместа рта. Лягушка внезапно приотворила рот-щелочку и весьма гулко для такой крохи, на человеческом языке сказала:
Я не ведывал чё энто млеко, кумекал клад то. И я сей клад, аки и должно сберег.
У, да ты Копша, негодующе протянул Багрец и шибко тряхнул посудинку. Отчего дух в ней находящийся стукнулся вначале об одну стенку, а потом и о другую, всколыхнув вверх малешенькие струи оставшегося молока, и вельми часто застучал по ним не тока задними согнутыми толстыми лапками, но и передними, не сильно от них разнящимися шириной.
Тобя кто сюдыка звал? Кто указывал млеко схоронить? А, ну, вылазь из кринки грымза чумазая, я тобе зараз затычин наставлю, дополнил все также сердито старший колток.
И чё, ты язычишь дык в кринку? гулко отозвался Копша да горестно выдохнул, пустив изо рта малый белый пузырь, меж тем не переставая стучать по остаткам молока лапками. Вскую не чуешь, як туто-ва зык коргузится, ажно глава уся звуками заполонилась. А касаясь, ктой звал-зазывал и чё язычил, толкую, дух смолк, и тотчас застыли его лапки, одну из которых он вскинул и перепончатыми пальцами принялся чесать свой выпученный глаз, смахивая с него в останки желтого, загустевшего молока рыжие искорки. Так, что увидев таковое свинство Алёнка спешно отпрянула от кувшина и перекосила полные ярко-красные губы, решив никоим образом то молоко не пить. Одначе Орей, будучи менее брезгливым и, может статься, более голодным лишь взволнованно облизал губешки розовым языком, так-таки, не перестав заглядывать внутрь кувшина.
Дык вотде, между тем толковал дух сберегающий клады, опуская вниз лапку и наново принявшись переминать под собой молоко, совсем чуть-чуть пуская в разные стороны мелкие струи, вроде пахтая его. Звали-зазывали сюдытка мене вы самые. Дык и бачили, вчерась по вечёру, чё понадоба нам сберечь Алёнкино и Орюшкино млеко доутру. Ну, а ктой же у гаю его лоучьши мене сбережет? Вота я, услыхав воздыхания, и, явился. Як и прошено було вами, лягушкой-квакушкой оборотился, дабы сберечь последки добра, то значица клада. И аки должно, а вами указано, добро сберег, нонича оно николеже не сгинет.
Эт, потому добро не сгинет, чё его нетути, ты его сожрал, откликнулся сидящий на землице Бешава, внимательно слушающий реченьку духа, дюже громко звучавшую из пустого кувшина.
Вылазь из кринки, сей же миг! тяперича наказали сообща Орей и Багрец, абы такое бесстыдство духа ужось надоело и мальчонке.
Вотде-вотде, ужель покидаю. Токмо допахтаю млеко до маслица, дабы добро не истощилось, и чада сыты были, произнес Копша и принялся взбивать масло теперь и передними лапками, и так он данное сбалтывание резво проводил, что в кувшине чего только и виделось лишь мелькание его бело-желтых лапок. У духа сберегающего клады и без того выступающие ярко-красные глаза выпучились еще сильней, а на небольшом лбу, похожем на усеченный в ночном небосводе месяц, и вовсе проступили (будто пот) мельчайшие белые капельки. Внезапно лягушка-дух, резко сиганул вверх, и с тем тотчас плюхнулся на донышко кринки, а из-под его лапок вылетел выспрь небольшой такой клубочек желтого маслица и прыгнул прямо в руки Орея. Лоснящийся, он, скользнул по розоватой коже ладошки мальца и блеснул собственными бочками в розоватых лучах восходящего солнца.