Зинаида Гиппиус
Иван Иванович и черт
Диалог I
«Чаша в руке Господа, вино кипит в ней, полное смешения. Даже дрожжи ее будут выжимать и пить все нечестивые земли»
Пс. 74, 9.Ах, да это опять вы. Вы, что ли? сказал Иван Иванович, вдруг уловив в чертах незнакомого человека, пришедшего к нему «по делу», знакомую с детства тень лица. Именно тень, а не лицо; или, если это и было лицо, то главное его, отличительное его свойство, по которому Иваном Ивановичем оно узнавалось, была странная безличность этого лица. Безликость, ни в ком больше не встречающаяся.
Так вы, значить? переспросил Иван Иванович.
Посетитель съежился, улыбнулся одобрительно и кивнул головой.
Ну, конечно, я. А что, вы сердитесь?
Да нет, что ж А только, знаете, теперь Я устал, измучился, голова идет кругом
Вы не бойтесь. Я вас не утомлю. Я понимаю. И о разных текущих делах и событиях не собираюсь с вами говорить. Вон какой у вас ворох газет лежит, достаточно с вас. Философствовать тоже не будем разве я не понимаю, что это не ко времени. Тут вы потрясены реальностями истории, а я полезу к человеку с отвлеченностями. Нет, я просто так Жалко мне вас стало, да и не был давно Пойду, думаю, к нему с отдохновением, сказочку, что ли, расскажу, поболтаем
Иван Иванович посмотреть на него зло.
Да чего, в сущности, вы ко мне привязались?
Видите, как у вас нервы расстроены, сказал посетитель мягко. Раздражаетесь. Два года я у вас не был, а говорите привязываюсь. Разговор-то наш последний уж помните ли? Я вам тогда все с откровенностью выяснил, мы, кажется, поняли друг друга.
Иван Иванович поморщился.
Ну, поняли Поймешь вас. После все думается вздор какой-то, марево; начало сумасшествия Это все противно.
Посетитель тяжело вздохнул.
Очень я виноват, что так долго не был у вас. Это немножко скучно, что опять все сначала начинать приходится. Какое же сумасшествие, когда ведь уж докладывал же я не к вам одному, а ко всем здравомыслящим людям всех сословий я хожу совершенно так же, как к вам, накинув на себя, для удобного проникновения, подходящую одежду. И присяжных поверенных, как вы, у меня много, и у власти людей стоящих, два учителя народных, писатели есть, профессора, доктора, студентов куча Людей ведь, как вы знаете, гораздо больше, чем нас. Ну и приходится брать каждому из нас по нескольку. Устаешь, конечно, но дело веселит, ежели подбор по вкусу. Я всегда, с самого начала нашей общей деятельности, держался людей именно самых здравомыслящих, покойных, трезвых, что у вас называется нормальных. По чистой склонности держался. С таким человеком и поговорить приятно. К тому же они, по моему глубокому убеждению, и есть соль земли. Я, как родится такой человечек, сейчас же его в свои кадры намечаю. И уж с детства и знакомство завожу. Помните, как я к вам еще с третьего класса гимназии то тем, то другим товарищем приходил. Постепенно и узнавать меня начали. Многие, как и вы, бунтуются. Вы, говорят, против здравого смысла. А потом ничего. Ихний же здравый смысл подсказывает, что я не против него, а за него.
Однако, в задумчивости сказал Иван Иванович, согласитесь, что это должно иногда тревожить. Ведь факт ваших хождений и к другим не проверен. Я о нем слышу только от вас.
Не принято это, в корне не принято у людей говорить о нас между собой. Дети даже, и те сразу чувствуют, что нельзя. Каждый знает, а попробуйте заговорите с ним! Притворится так хорошо, что и вы поколеблетесь. Впрочем, и не заговорите вы никогда. Уверяю вас, не принято. До дна души люди откровенны могут быть только с нами, а не между собой. Мы с ними откровенны, ну, они это и чувствуют и могут. Это наша ценность.
Иван Иванович угрюмо замолк. Посетитель продолжал с веселостью:
Право, подумайте: не верить мне ведь вы не имеете никаких оснований. Для вашего успокоения я очень бы желал, чтобы тот факт, что я хожу не к одному вам, а и ко многим людям вашей же профессии (ко всем ходят, не я, так другой) чтобы этот факт мог быть доказан. Но не принято! Невозможно! Не будете же вы отрицать, что невозможно человеку открыть свою душу другому до самых последних тайников? Даже и хочешь так невозможно! Ну а мы как раз в этом последнем тайничке всегда и ютимся.
И с каждым вы, значит, вот так один на один? спросил Иван Иванович.
Непременно. То есть, если по душе разговор, без намеков. Общества я отнюдь не избегаю, впрочем. Но это уж другое. В семейные дома я хожу с лицом какого-нибудь знакомого. Выйдем чай пить, жена не удивляется. Хозяин знает, что я я, а кому не следует тот не знает. Главное чтоб сверхъестественностей никаких не было. Это совсем не в нашей натуре. Мы за простоту и ясность.
Однако же может выйти qui pro quo Вдруг этот самый знакомый, в чьем вы лице приходите, сам туда же пожалует?
Я рад, что вы развеселились, сказал посетитель, скромно усмехнувшись. Нет, не пожалует. Мы, знаете так уж устраиваемся. Привычка, навык и мало ли еще средств? А навыку всяческому как же не быть? Практика громадная. Ведь мы, извините, вечные, а вы временные. Ведь с начала хотя бы моей деятельности сколько веков прошло. Сколько у меня одного людей было и окончилось. Кабы не запись и не упомнить. А в записи у меня много и исторических имен. Из периода французской революции, например Да я вам покажу как-нибудь, сами увидите, в какой вы компании. И все самые прекрасные, нормальные, самые здравомыслящие люди. Что делать. Влечение сердца. Я не гонюсь за выскочками. Мишурный блеск меня не прельщает. Побольше бы таких, как вы, и дело наше в шляпе.