Леха поднял вверх указательный палец.
Вот тут-то и подстерегает нас пьянство, потому что ни черта в этой жизни понять невозможно. Ложь кругом и лицемерие, катастрофический хаос Я только в одно сейчас верю в Бога. Он не обманет и не предаст, он придет и успокоит. В настоящей религии скрыта великая сила И поверить в Него просто. Только полюби, только молись, проси прощения вот и всё. Остальное приходит само собой Ну, посуди сам, чему я мог детей научить, если сам ничего в этой жизни не понимал? Тому, что в наших книгах написано? Так ведь там всё ложь. Всё враньё! Всю историю переврали, всю литературу И продолжаем врать А ведь, если разобраться, мы, русские, самые несчастные люди на земле. Самые несвободные, самые дикие. Варвары мы, и культура у нас варварская. Мы все здесь в России постоянно скованы какими-то обстоятельствами. Только и раскрепощаемся, когда выпьем. Лезем друг к другу, чтобы по душам поговорить. А кому наши пьяные разговоры нужны? Вот ты признайся честно, тебе интересно меня слушать? Неинтересно? Вот видишь! Ты на хлебе вырос, я на лебеде. Нам друг друга не понять Да и понимать-то ни к чему. От нас с тобой только одно нужно, чтобы мы работали как следует, а рассуждать за нас другие будут. И сети словесные на нас расставят другие, и поймают, и сожрут другие Они за свои умные рассуждения деньги получают. Это их работа. Такие люди при любой власти нужны. А мы при любой власти только работники, народонаселение базис для будущего строительства
Леха, кажется, закончил говорить, с тоской посмотрел в окно, но потом вдруг предложил:
Хочешь, я тебе ещё стихи почитаю?
Какие? не понял я.
О миазмах нашего общества. Или про войну.
Читай про войну, согласился я.
Леха поднялся со стула, сделал губы трубочкой, потом отер их рукавом, потеребил в раздумье рыжие от табака усы и начал декламировать:
Послевоенную пору
Помню совсем неплохо.
Помню, все тянут в гору,
Все наравне с эпохой.
Помню, одну фуфайку
Носим совместно с братом,
Помню, как делим пайку
Мы на столе покатом,
Или поем с соседом
Песни про нашу долю.
Славные в них победы,
Как корабли на море
После приходит ужин,
В небе луна, как гайка.
Нет, мы живем не хуже:
Снова на блюде пайка.
Я не давлюсь горохом,
Месяц живу немытым.
Пусть на желудке плохо
Быть бы духовно сытым!
Леха закончил читать, гордо посмотрел на меня, потом на всех присутствующих и не смог скрыть взволнованного достоинства, неожиданно проснувшегося в нём.
Ну, как? с дрожью в голосе спросил он.
Нормально, ответил я. Только я не понял, чьи это стихи?
Сам не знаю, чистосердечно признался Леха. Мужик какой-то читал их в Крыму вот так же, по случаю. Я часто раньше отдыхал на юге, когда в «щипачах» ходил. У меня память хорошая. Он прочитал я запомнил. Тот мужик уверял, что сам стихи сочиняет, а я почему-то не верил ему. С виду он был такой же барыга, как я. Настоящие писатели такими не бывают. А наш брат на чужой стороне всегда норовит прихвастнуть. Я не знаю, что ли. В общем, высокий такой мужик был, вроде тебя, только почернее немного, и волосы у него отдавали сединой Бабы от него были без ума, я тебе скажу! Так на шею и вешались, так и липли. Может, и правда он был настоящий поэт. Но почему-то в котельной работал кочегаром это точно. Сам однажды проговорился
Ну, как? с дрожью в голосе спросил он.
Нормально, ответил я. Только я не понял, чьи это стихи?
Сам не знаю, чистосердечно признался Леха. Мужик какой-то читал их в Крыму вот так же, по случаю. Я часто раньше отдыхал на юге, когда в «щипачах» ходил. У меня память хорошая. Он прочитал я запомнил. Тот мужик уверял, что сам стихи сочиняет, а я почему-то не верил ему. С виду он был такой же барыга, как я. Настоящие писатели такими не бывают. А наш брат на чужой стороне всегда норовит прихвастнуть. Я не знаю, что ли. В общем, высокий такой мужик был, вроде тебя, только почернее немного, и волосы у него отдавали сединой Бабы от него были без ума, я тебе скажу! Так на шею и вешались, так и липли. Может, и правда он был настоящий поэт. Но почему-то в котельной работал кочегаром это точно. Сам однажды проговорился
Я ушел из бара только поздно ночью. Леха кинулся было меня провожать, но кто-то его окликнул. Он постоял немного в дверях, потом качнулся назад, поймался за дверной косяк, чтобы удержать равновесие, промычал что-то невнятное и вернулся обратно.
Я был рад, что остался, наконец, один.
А как хорошо мне стало на тихой ночной улице под тёплым летним дождем. С каким наслаждением я подумал о том, что завтра снова отправлюсь в лес на работу, буду целый день наедине с природой и своей усталой душой, с умной и преданной мне собакой по имени Мара. Где никто не пристанет ко мне со своими пьяными речами, никто не испортит настроение напоминанием о чужой смерти.
В лесу
И вот я снова в лесу. День только ещё начинается. Вершины сосен плавно раскачиваются из стороны в сторону. Копошатся под ногами вечно чем-то занятые муравьи, птицы поют. Утренний лес рассечен на яркие полосы света и тени. На свету уже жарко, а в тени ещё прохладно, и от смоляного, пьянящего духа сосновой хвои кружится голова.