Неисцелённым
Солнце не гнушится поля брани
То закат кровавый в шири пашен?
То души огромные ли раны?
Этих ран размах и ныне страшен.
Ран и вечно свежих, и всесильных
Нет им утоленья и покоя.
Сильных, добрых, тихих рук валькирий
Выпало мне ждать на поле боя.
А глазам, пустым, как будто небо,
Сердцу, опьянённому от боли,
Силу исполинскую взять где бы,
Чтоб бороться с мачехой-судьбою?
Совладать с такою дух бессилен,
Не найти желанного покоя.
Нежных, сердобольных рук валькирий
Выпало мне ждать на поле боя
Но страшны не бой, не оплеухи,
Что стенают верой уязвлённой:
Чёрным ядом для Святого Духа
Пропитали стрелы упоённо!
Небеса! но ключевой водицей
Окропите их, страданью внемля
Чтобы слёзы с глаз самоубийцы
Не стекли на попранную землю!
Солнце зорь, что не гнушалось боем,
Не взойдёт над сломленным веками!
Делать что с расцветшею любовью
В сердце, искорёженном штыками?
В нём, как в развороченной траншее,
Устланной, как жертвенник, цветами,
Юность, и мечты её, лилеи,
В нём живая кровь, живое пламя!..
О душа, не просто поле боя,
И не каждый враг тебя достоин.
Потому я не сведу с собою
Счёты как простой, но сильный воин.
За добро, за жизнь! что ужас боя,
Смерти рык, небес пустая просинь!
И Любви валькирия со мною.
Ведь Любовь страдающих уносит
От полей, от муки ядовитой,
За черту дымящегося ада;
Девы, выбирающей убитых,
Облик, возрождения награда.
Словно мать блаженна; к обречённым
Нам сойдёт и тихо и молельно,
На коне, в крылатом шлеме чёрном,
Всем, так не познавшим исцеленья.
Меч её сильней меча любого,
И чертог земной её сначала,
Но даже в нём, как в прелести живого
Предстоит небесная Вальгалла!..1
«Когда снежит за окнами январь»
«Когда снежит за окнами январь»
Когда снежит за окнами январь,
Я снова раб тоски ненасытимой.
И чёрный вечер так же, как и встарь,
Молчит угрюмо и неумолимо.
Хоть морок слеп, не скрыться никогда.
Надежды парус слит с душой больною.
Метели стоны, тьма и пустота
Пронзают душу жалостной мольбою.
Тень головы в сиреневом дыму,
Ласкаемая дымкой сигаретной
Но ад мой не уходит почему?!
Для всех вокруг, как воздух, незаметный.
И на ветру трепещет полотно
В неодолимой, вечной ночи власти.
Измученный, я жажду одного:
Чтоб парус не изорван был на части.
Пусть в омут его манит за кормой
Жестокий мрак, не знающий покоя.
Дрожащий, мягкий, тонкий парус мой
Он щупает холодною рукою.
Но всё ж внезапно жёсткая ладонь
Смягчилась, отпустила на мгновенье:
Поникший лебедь стих он, парус мой,
Как будто в ожидании паденья.
И медлит мрак Зачем? Чего он ждёт?
Мощь сильного внезапно ослабела?
Иль слышал он, как лебедь мой поёт,2
Пред гибелью паря осиротело?
Боится, что его осилив спесь,
Безбрежная печаль в него вонзится?
Боится он, что Бог услышит песнь?
А может быть, он сам себя боится?
Мой парус лунной медью осиян,
Как будто бы глухим свеченьем рани.
Его хранит зловещий океан,
Бескрайний и больной, как мои раны.
«Угрюмый весельчак, в чьём сердце пули»
Угрюмый весельчак, в чьём сердце пули,
Как шут смеюсь, хранящий свою рану.
Мой жребий так непрост, лукавый шулер
То добрый, то зловещей океана.
Судьба! твой тайный путь нелепый самый,
Как светлый сад в коварности ночной:
То мне совала пиковую даму,
С тоской её больною, роковой,
То, сжалившись, одаривала новой
С огромным сердцем картой на любовь,
И страшных ран вдруг забирала Словом
Всю муку, всю чудовищную боль.
Как дух войны, в пыли меня разила.
И я глядел, поверженный в бою,
Печалью чёрной сломленный, бессильный,
В открытую увечьем грудь мою.
Ни жалости, ни жалобы, ни стона,
Всё поглотила злая тишина.
И сердцу, что мольбы забыло, снова
Ножами множит раны сатана.
Тоске жестокой не было предела,
Безумства не унять уже ничем;
А горечь всё нутро моё разъела:
Зачем я не прогнал её, зачем!
И лишь тогда, когда порвали стяги,
Стирая тень о светлом и былом,
В геенны темень мой спустился ангел,
Укрыл меня в молчании крылом.
Я помню добрый миг той странной дружбы,
И ладаном напоенный эфир,
И я постиг всё то, что было нужно,
И без чего мне был ужасен мир.
Рок, чуть смирённый сказкой колдовскою,
Низринул в сумрак ночи, что заклят,
Меня, откуда нет пути изгою.
Но ангелы любви сильней в стократ.
И вероломней силы урагана
Рок разрушал и плоть мою, и кровь.
Но и в груди моей, в открытой ране,
Где сердце лишь нежней росла любовь.
Угрюмый весельчак, в чьём сердце пули,
Теперь шутник и я, счастливец бедный.
Я снова хохочу печально, шулер,
Мой странный рок, порою милосердный.
Но если ты задумаешь больнее
Ударить, мой безжалостный вампир,
То вспомни: тебя ангелы сильнее.
Без них давно разрушили бы мир.
Артист
От рамп сиянье колыхалось,
Как бабочек белейших рой.
Певец! в нём сердце отдыхало,
Уняв на миг пустыни зной.
И рок дорогой тупиковой
От слёз к погибели ведёт;
Твой голос плеском родниковым
Из недр души глубоких бьёт.
Подземных Счёта ранам нет нам,
И мне б сподобиться хоть раз
Голубизны добра и света
Как птица-жар, горящих глаз.
И пусть сочтён наш каждый волос
Мы пьём все яды сгоряча.
Певец! в аду ночном твой голос
Шум заповедного ключа.
То утешенье не напрасно:
Сквозь муки чары добрых грёз
Ты даришь нам полночной сказкой,
Свой жаркий поцелуй в мороз.