- То-то и оно! Ступил на господскую землю, так плати. А скотину где держать? Где дрова, лыко, осиновую кору брать?
- А вы как же хотели? Все задарма? Добро-то ведь господское!
- Лес - божий дар. Его никто не сажал, и он должен быть для всех. Так я говорю, мужики? - повернулся Тимофей к народу.
- Так, батюшка, так! - послышалось отовсюду.
- Довольно нас обманывать!
- Мы теперь вольные! В караван больше не пойдем! - кричали в толпе. Пусть приказчик ряд порвет! Открывай ворота!
- Стойте, мужики, стойте! - приказчик, пытаясь сдержать толпу, выставил вперед руки, но толпа уже тронулась вперед, и его никто не слушал.
Тогда приказчик выхватил у сторожа ружье и выстрелил в воздух.
Толпа отпрянула назад, растерялась на некоторое время.
- Вот лешак! - выругался здоровенный мужик и наотмашь ударил приказчика. Тот упал, мужики накинулись на него.
- Не трожь! Не бери греха на душу! - крикнул кто-то за спиной Логвина.
Растолкав мужиков, к приказчику подошел человек в шубе, крытой полусукном. Он помог приказчику подняться. Сторож открыл ворота, приказчик поспешно скрылся в избе, народ с гвалтом повалил во двор. На рундук поднялось человек пять мужиков, среди них были Тимофей, Митрий Сыстеров и Устин Гусельников, тот самый, что остановил драку.
- Мужики! - громко сказал Гусельников, - сейчас будем решать, что делать с караванным рядом.
Он сходил в избу, привел приказчика и писаря. У писаря под мышкой была папка с бумагами. Гусельников взял у него папку, вынул оттуда листы. Приказчик стал уговаривать:
- Одумайтесь, мужики! Для вас же плохо кончится, в железо закуют.
- Всех не закуют, железа не хватит, - ответил Гусельников. - Вон нас сколько.
- В каторгу пойдете!
- Хуже, чем теперь, не будет! Давай, Устин, решай дело!
Гусельников поднял над головой бумаги:
- Здесь записано, кто должен идти в караван. Что с этой бумагой делать?
- Изрубить ее! Да помельче, как начинку пельменную!
Прикатили чурбан, поставили его на край крыльца, принесли топор. Устин подозвал Логвина, бросил бумаги на чурбан и сказал:
- Руби!
Логвин привычно взялся за топор, глянул на бумаги, исписанные убористым почерком лишь наполовину, и осторожно предложил:
- Может, чистое-то оставить, что добро портить?
- Еще чего! - крикнул Сыстеров. - Знай мельчи!
Логвин начал рубить бумаги. Сыстеров радостно следил за топором, Тимофей хмурился, Гусельников ногой сгребал в кучу обрезки.
Когда с бумагами было покончено, Гусельников поднял руку и заговорил:
- Мужики! Приказчик нас обманывает. И в колесной мастерской обманывают. И за вачеги* вдвое дерут. Что будем делать с приказчиком?
_______________
* В а ч е г и - рабочие рукавицы.
- Выгнать его!
- Прежде выпороть!
- И мельника! И лесную стражу! И писаря! Вместе плутуют.
- Погодите, миряне, дайте слово сказать, - послышался басовитый голос. Это говорил Сампоев, самый богатый мужик в волости, он всегда платил подати вперед и не бывал ни в курени, ни в караване. Всего пять лет назад Сампоев ходил в лохмотьях, потом снюхался с конокрадами и разбогател. Теперь он держит батраков, завел пилу. Мужики говорят: "Пошли дрова рубить", а он: "Вы рубить, а я пилить".
- Говори, Прокопий, - разрешил Гусельников.
Сампоев снял свою островерхую шапку из куньего меха и сказал:
- Мы должны платить оброк, должны идти в караван. Этот порядок не нами заведен, и не нам его рушить. А кто порушит, тот враг царю и отечеству и сам себе враг! - Сампоев громко высморкался. - Вон Тимошка да Кузька бунтовали однажды, а ничего, кроме розог, не заработали. Так?
- Так, так! - поддакнул торговец Викул.
- Врешь, Прокоп, - сказал Тимофей. - И ты, Викул, врешь. Кто дорогу к счастью пробивает, тот не враг себе.