Наконец Ева улыбнулась дрожащей улыбкой и предложила:
Давай скажем, что я глухая!
И вот это легендарное кафе, сияющее изнутри огнями, сейчас было забито публикой счастливцами, успевшими войти и занять столики. И верзила-кавалер прогуливался среди изысканно костюмированных мужчин и женщин, склонялся к изящной ручке в длинной перчатке, шептал на ухо пожилой даме что-то такое, отчего та, закинув голову с тяжелой прической, увитой лентами и бисерными нитями, заходилась неслышным голубиным смехом, так что трепетал ее двойной подбородок
Как и было задумано, отсюда все выглядело театральным действием. И хотя в зале ровным счетом ничего не происходило, просторное окно-сцена, старинный интерьер в кулисах бархатных портьер, разодетые господа внутри, пьющие чай из тонких чашек антикварного фарфора, привлекли внушительную толпу, облепившую окно снаружи так, что мы оказались зажатыми со всех сторон.
Давай выбираться, сказал Борис, что это мы тут, как сельди в бочке.
В эту минуту, бросив последний взгляд на убранство зала, я увидела, как в дверях возник наш знакомец-мавр, он же турок, азербайджанец, главарь банды грабителей музеев и владелец галереи в Лондоне. Ростом он почти был равен нанятому гиганту. Откинутый капюшон плаща лежал у него на плечах, являя контраст загримированного лица и более светлых черепа и шеи. Как будто не успевший отмыться трубочист ввалился туда, куда его не приглашали. Оглядывая зал с недовольным видом, наш мавр пустился в объяснения с пожилым метрдотелем. Тот старичок в камзоле и парике, сокрушенно разводил руками.
И тут у меня над ухом грянула резкая трель мобильного телефона.
Т-ты че звонишь! приглушенно произнес по-русски запинающийся женский голос. Я т-те сказала: н-не звони! Т-т-ты ж все угробишь!
Я оглянулась, не веря своим ушам. «Дездемона» в серебристой маске, с загнанным выражением в отчаянных зеленых глазах невидяще смотрела перед собой и торопливыми губами неразборчиво в шуме толпы что-то говорила в трубку. Кажется, она даже задыхалась от волнения. Я смотрела на нее, не отводя глаз: она была полностью погружена в разговор со своим невидимым собеседником и дважды отерла пот со лба (в этой-то холодрыге!) дрожащей рукой.
А Борис уже выбрался на площадь и махал мне, вызывая из толпы.
Не п-получается! вдруг почти выкрикнула она. Он ч-чуткий, как х-холера! И раздраженно, и умоляюще одновременно: Н-не звони, Боб, опасно, я с-сама выйду на связь и еще громче: Н-нет! Н-не смей! и низко, придушенно: Все, идет!!!
Я ликовала. Вот он, сюжет! Вот он, бесценный дар карнавала, вернее, подачка, оброненная в толпе. Но как поднять ее, как незаметно развернуть смятую, перекрученную и затоптанную интригу?
По дороге в отель мы обсуждали новую ситуацию, ахая, восхищаясь, останавливаясь и в азарте хватая друг друга за руки.
Видишь, возбужденно говорила я, а ты заявил, что только в старину, когда карнавал был делом городским, внутриклановым тут свершалось свое интимное быть-или-не-быть и что сейчас не бывает смертельных интриг. Вот тебе, пожалуйста: явная афера, возможно, и смертельная мошенники на охоте за бумажником престарелого фраера!
Он не такой уж и фраер, возражал мой муж. Ты же сама слышала, он чутко спит. Так что, коварный план пока не удался.
Чепуха, отмахивалась я. Спит чутко, как все пожилые гипертоники Черт возьми! А мы за кого только ее не принимали! За турчанку
А что, кривой турецкий ятаган свои семена повсюду сеял, в том числе и на ридной Украйне
Интересно, что она задумала, миленькая бестия? По-хорошему, надо бы мужика предупредить, знать только в каком отеле они остановились
Еще чего! возмутился Боря. А вдруг все наоборот? Вдруг девушка спасает кого-то от смертельной опасности? Вдруг она, как Юдифь, кинулась в объятия главаря мафии во имя спасения своего любимого? Нет уж, дай свершиться всем перипетиям комедии дель-арте, или трагедии Шекспира. Вдруг он ее задушит согласно купленным костюмам?
И за полночь мы, перебивая друг друга, придумывали все новые и новые повороты сюжета. Некоторые, особо удачные, я даже записала вдруг пригодятся потом, в работе Заснули поздно, проспали свою третью рассветную стражу, так что, когда вышли из отеля, кое-кто из ранних пташек уже фланировал по улицам: утро оказалось ветреным, солнечно-резким, отчетливым, с синими тенями в глубине арок.
На Сан-Марко за одним из целой флотилии столиков «Флориана» пили кофе и непринужденно болтали две пышно одетые дамы с глубокими декольте, одна в белокуром, другая в голубом парике. Надо же и статисткам позавтракать
Обе были из тех, кто вчера сидел внутри, изображая аристократическую публику восемнадцатого столетия. Казалось, они так и не уходили на ночь, лишь прихватили свои чашки, переместившись утром на воздух. Возможно, так оно и было, потому что одна из дам широко, совсем не аристократически зевнув, достала из пачки сигарету и закурила.
Вокруг них кружил толстый турок с огромной чалмой на голове, размером с колесо грузовика, отпуская, судя по всему, шуточки: после каждой девушки улыбались одна благосклонно, другая сонно-снисходительно Потом турок отвалил, а статистка в пудреном парике стала что-то эмоционально рассказывать подруге, поправляя развившийся локон рукой с сигаретой, зажатой между пальцами. Ветер перебирал богатые кружева ее широких рукавов, и зябко было смотреть на роскошное декольте старинного платья, в котором покоились пышные груди, идеально упакованные в корсет.