Однажды я работала журналистом. На телевидении. Как-то я пришла в дружественную телевидению контору, которая снимала документальное кино для телеканалов типа «Домашний». Что-то мне там надо было. И вот подгребает ко мне коллега: рыхлый стареющий мальчик плюс-минус под-за сорок, с очками, лысеющим лбом и кругленьким пузиком. Всё это (как и он сам) какое-то неявное: пузико дрябленькое, несмелое, совсем не арбузное; волосёнки с переменным успехом маскируют свободные места, оставшиеся от безвременно ушедших своих собратьев; общая рыхлость характера прячется под наигранным напором, а подбирающаяся старость прикрыта хроническим инфантилизмом
В общем, натерпелся он за свою жизнь от женщин, это точно!
Был он, как я уже сказала, мой коллега журналист то бишь. А почему-то многие журналисты считают себя всезнайками, хотя на самом деле не знают ничего. Даже русский язык толком не освоили, а уж его-то они обязаны знать, рабочий инструмент.
И вот подгребает ко мне этот потерпевший от женщин. Развязной такой походкой душевед и человекознайка. Обменялись мы с ним какими-то фразами. И смотрит он с прищуром сквозь очки, которые были модными никогда в никаком году. И, надеясь куснуть меня, говорит:
А хочешь, я всё про тебя расскажу?
Ну давай, стало интересно мне.
А хочешь, я всё про тебя расскажу?
Ну давай, стало интересно мне.
Он дальше смотрит на меня. Типа, на нервах на моих играет. Типа, считывает меня. Потом голосом, претендующим на жёсткость и резанье правды-матки, говорит:
Ты притворяешься, что тебе двадцать пять. Но тебе гораздо больше. Мужчина ничьей мечты выдерживает драматическую паузу, дабы я ужаснулась. Тебе на самом деле тридцать (ещё небольшая пауза сомневается, но потом решает вредничать по полной, видимо, вспомнив каждую обиду, нанесённую ему за всю его жизнь женщинами) три! добавляет он мне годков.
Сказал и смотрит на мою реакцию: «Мол, ну что? уел я тебя?!.»
Я улыбаюсь. Вернее, продолжаю улыбаться. Вежливо.
Он немного сбит с толку моим солнечным спокойствием и начинает говорить быстрее. Наверное, чтобы скрыть своё разочарование главный-то козырь не сыграл.
Ты не замужем. Разведена. Но у тебя есть ребёнок. Мальчик, слова сыплются из него тяжело, каждое пытается припечатать меня позорной печатью.
Сказал и опять смотрит. Победно так.
Я улыбаюсь.
Он растерян. Уточняет:
Я прав?
Абсолютно, отвечаю я, расплываясь в своей самой лучезарной улыбке.
То-то, пытается добить он меня, я вижу женщин насквозь.
За это время мои дела в этой конторе как-то решились: то ли бумагу подписали, то ли что-то перекинули на флешку не помню я уже. Короче, ушла я оттуда. Особенно вежливо с проницательным стареющим мальчиком попрощалась.
На тот момент мне было 38. У меня подрастало двое детей. Женского пола. А в браке я до сих пор. Как вышла замуж в двадцать один год, так до сих пор и замужем. За тем же самым мужем.
Посвящение в театралы
Вчера младшая дочка, увидев на моем столе один театральный билет, с удивлением спросила:
Мама, ты опять идёшь в театр?
Ага, сказала я, зачем-то протягивая ей билет (наверное, чтобы мои слова звучали весомее).
Дочка взяла билет и, ни секунды не раздумывая, заунывным, утробным голосом начала говорить, касаясь при этом билетом моих плеч и лба:
Посвящаю тебя в театральные мамы.
Вот. Теперь я не просто мама. А ещё и театральная.
Кстати, идём сегодня с ней на «Синюю птицу».
Тоже посвящаю дочку в театралы.
Малышка
Сегодня опять была в аптеке.
Стояла в очереди не то что в очереди, но передо мной женщина что-то покупала. А следующим номером шла я.
Копошилась она с каким-то лекарством. Вспоминала-вспоминала, так и не вспомнила его название.
Ну, тогда мне ещё бинт, говорит, нужен.
Вам такой или такой? спрашивает фармацевт. «Один подороже, другой похуже, судя по цене», одновременно прикидываем в уме мы с женщиной.
Получше, конечно, говорит она.
А лет ей так к шестидесяти подходит.
И тут добавляет:
Я мизинчик сломала. Мне его надо бинтом к другим пальчикам приматывать.
Сказала. И ждёт. Реакции.
Реакции нет.
Только фармацевт там, за стеклом, в своих шкафчиках-ящичках копается бинт ищет; кассой строчит, как машинкой швейной, бинт пробивает.
Ну а какая может быть ещё у неё реакция? Сказать «ужас какой»? Ну так не ужас. Ужасов сейчас других много. Хоть бы поменьше уже! Самолёт взорвали с нашими туристами. Это ужас. Или рак, не дай никому бог, кругом.
Плохо, конечно, что-то ломать. Но тут вроде мизинец. На ноге. (Поскольку пальцы на руках у женщины, как я заметила, двигаются нормально.) Не тазобедренный сустав. Или там рука. А если ещё правая. А мизинец даже в гипс не надо класть. Только приматывать, чтобы в покое был.
А женщина ждёт. Реакции. Чтобы как-то дождаться, повторяет:
Мизинчик я сломала.
И вздыхает.
Жалобно.
Ей шестьдесят почти, а у неё не мизинец, а мизинчик. Как у маленькой девочки.
Она такая и есть пятилетняя малышка, упрятанная в стареющее тело каким-то злым волшебником. И хочется её пожалеть. Погладить по голове. Сказать волшебные заговорные слова: «У кошки боли, у собаки боли, а у тебя, малышка, не боли»