Наивно было бы надеяться, что наше столь длительное отсутствие на занятиях останется незамеченным и безнаказанным, и я, хоть и испугался, но совсем не удивился, получив через старосту группы приглашение в деканат. Наш декан был человеком скорым на расправу, поэтому я заранее приготовил покаянную речь, суть которой сводилась к просьбе не отчислять меня сразу, а дать шанс исправиться.
Поведение декана, однако, меня озадачило. Он с неуместной приветливостью вышел из-за стола, подал мне, совсем уже этим испуганному, руку и предложил место в мягком кресле у окна После чего он и сам сел в такое же кресло, стоявшее напротив. Затем у него в руках появились несколько довольно мятых листов писчей бумаги, он откашлялся театрально и стал декламировать:
«Пусть отдохнут наук верхушки,
Мы одолеем их потом,
Давайте лучше сдвинем кружки,
И пусть наш общежитский дом
Разбойной песней огласится!
Декан напрасно нам грозится
Не в силах он остановить
Студента, выпившего, прыть!»
Прочтя последние строки с особым выражением и нажимом, декан поднял невинные глаза на меня:
Ты не знаешь, Константин, кто автор этих замечательных строк?
Я молчал, понимая, что любой ответ будет не в мою пользу.
А вот еще:
«В первые минуты
Бог создал институты,
Адам его студентом первым был.
Он ничего не делал,
Ухаживал за Евой,
И Бог его стипендии лишил!..1
Тут я не выдержал:
Валерий Павлович, как я мог это написать, если там дальше: «Кончится защита, и Хрущев Никита сверху указание дает: кому на Индигирку, кому в какую дырку»? Ясно же, что это еще при Хрущеве кто-то написал!
А первое, значит, ты?..
Ну, я нечаянно
Это мне понятно, что нечаянно декан придвинулся ближе, снял с моего рукава невидимую соринку и продолжил другим, нормальным уже, голосом, давая понять, что шутки кончились, Константин, надо помочь нашей команде КВН. Похоже, они почивают на лаврах В декабре у нас финальная встреча со строительным факультетом, а у них какой-то творческий ступор Короче, нам нужны твой талант и твоя светлая голова
Так я попал в популярную тогда в Иркутске команду КВН геологического факультета. Довольно быстро выяснилось, что артист из меня никакой. Единственная роль, которую мне, в конце концов, чтобы не обидеть, выделили, сводилась к тому, чтобы в одном из конкурсов, ни в коем случае не открывая рта, держать в руках большую картонную коробку с крупной надписью «Доверие коллектива», а потом в какой-то момент для смеха эту коробку уронить. Поэтические же мои способности оказались очень кстати. Я написал, и почти полностью в стихах, «приветствие» и «домашнее задание», сочинил несколько пародийных текстов на мелодии популярных песен, а также придумал дюжину «экспромтов» для конкурса капитанов.
Ребята в команде подобрались исключительно талантливые и заводные, но была среди нас одна абсолютная звездочка Маша, Машенька. Никогда ни до, ни после я не встречал более энергичного человека. Она не ходила, она летала! Если какими-либо обстоятельствами она принуждена была стоять на месте, она пританцовывала. Если она не говорила, она напевала. Как летящий по небу заряд фейерверка движется в ореоле рассыпаемых им разноцветных огней, так она жила в создаваемой ею самой атмосфере смеха, шуток, дружеских подначек и неподдельной доброжелательности.
Маша тоже жила в общежитии. Когда, придумав очередное более-менее правдоподобное объяснение своему визиту, я приходил к ней в комнату, то почти всегда обнаруживал там добрую половину мужской части нашей команды. Эти лицемеры дружно ржали при моем появлении, ведь обычно не проходило и часа с того момента, как все мы прощались в актовом зале до следующей репетиции
Собственно, можно было бы и не ржать, ведь посиделки «наши у Маши» являлись, по существу, продолжением КВНовских репетиций, импровизационной их частью. Каждый из нас стремился щегольнуть перед Машей остроумием и оригинальностью. Это был такой внутрикомандный конкурс, в котором Машенька в качестве всевластного жюри своей реакцией на ту или иную шутку выставляла «баллы», а высшей наградой турнира (конечно, в некоей перспективе) предполагалось ее, Машенькино, сердце. Но была еще и третья сторона зрители. Вернее, зрительницы молоденькие второкурсницы, жившие с Машей. В наши разговоры они почти не вступали сидели себе тихонечко и внимали с робкой восторженностью
Одну из них звали Светланой. Маленькая стеснительная толстушка в коротком халатике, забиравшаяся при нашем появлении с ногами на свою кровать и сидевшая там, в углу у окна, с тихой приветливой улыбкой, как бы говоря: я тут просто посижу и мешать вам совсем не буду
Я сейчас не могу вспомнить и не в силах объяснить, каким образом Светлана из Машиного, так сказать, обрамления, из одушевленного предмета интерьера превратилась для меня в нечто большее. Просто с какого-то момента я стал замечать, что вовсе не Машиного одобрения жду для своих шуток, а улыбку этой тихой девочки. Я вдруг увидел то, чего не увидел сразу, чего и сейчас не замечали другие парни: как она обаятельна, как она прекрасна своей особой скромной красотой. Как милы ее по-детски припухлые губы, ее маленький, немного вздернутый нос, как трогательны ямочки на щеках, сопровождающие ее застенчивую улыбку.