Она меня ненавидит, наконец подытожил он.
Я выбрался из спального мешка и сел в нем, чтобы быть с назойливым собеседником на одном уровне.
Странно, нахмурился я.
Вот-вот.
Ты всего лишь убил ее отца.
Я пытался ей объяснить между тем продолжил он, будто бы не замечая моего сарказма. Сарказм был моим официальным языком, когда дело касалось раздражающих людей.
В этом-то и вся твоя проблема, заметил я. Вечно оправдываешься, выкручиваешься, как змея на сковородке. Лучше просто соври, что не разобрал в кого стреляешь. И тогда, возможно, когда рассудок вернется к ней и она начнет оценивать ситуацию трезво, а не придерживаясь аргументов: «он был моим отцом», «он убил моего отца», «как он посмел убить моего отца», она не будет думать, что ты ублюдок. И будет неправа.
Я-то ублюдок? переспросил Квентин, взглянув на меня таким взглядом, мол: «что ты там вякнул, сопляк?».
Умоляю, избавь меня от своей исповеди, взмолился я.
Обоснуй, что я ублюдок.
Ну, ты убил ее отца. Я знал, что в этой ситуации он был прав, но этот парень так сильно меня раздражал все это время, что я не упускал возможности поиграть с его чувствами.
Я сказал, докажи, что я ублюдок, а не напомни, что я сделал сегодня.
Я с первого раза отлично услышал, что ты сказал. И да, это аксиома.
Поначалу я планировал отделаться парой колких фразочек, а потом вошел во вкус. Я бы не стал так много язвить, если бы не обнаружил, какое удовольствие мог получать, когда выводил из себя того, кто меня раздражал.
Сколько тебе лет-то, щенок? Квентин с отвращением взглянул на меня.
Восемнадцать, старик. Собаки вообще редко доживают до столь почетного возраста. Если бы я и был хвостатым, то считался бы старожилом, а не ребенком.
Да уж, когда я был ребенком, уровень сарказма точно был пониже.
Засунь свое мнение себе в задницу. Видимо, тебя не учили уважать старших?
Я очень трепетно отношусь к себе любимому, зевнул я, устраиваясь в спальном мешке, и свое мнение считаю восьмым чудом света, поэтому без причины я не засуну его даже в свой очаровательный зад. Тот факт, что когда я родился, ты уже перестал ходить на горшок, причиной не считается. Доброй ночи. Довольный, я закрыл глаза, но сна у меня не было ни в одном глазу.
Я пролежал так примерно полчаса, когда Мия вскочила, бросила на меня быстрый взгляд и скрылась за дверью.
Я бросился за ней. Зачем? Я понятия не имел.
Мия наворачивала круги вокруг здания аэропорта, а я неустанно следовал за ней по пятам. Не прятался. Не скрывал свое присутствие от нее. Пусть знает, что я преследую ее и не дам совершить необдуманного поступка.
Она остановилась, когда под подошвой ее ботинок захрустело битое стекло. Напротив нее окно. Разбитое: на земле сверкало множество острых осколков.
Мия протянула руку и осторожно провела ладонью по оставшемуся в раме стеклу, вздрогнув от холода, который ощутили ее пальцы.
Мия?
Она не ответила, но я точно знал Мия услышала.
Ты в порядке?
Наконец, она повернулась. Ее красные глаза блестели от подступающих слез. В темноте я видел, как ее нижняя губа подрагивала. Мия вскинула голову, невидящими от слез глазами глядя на меня, и начала говорить горячо и раздраженно, как обычно говорят, высказывая долго сдержанную обиду.
Нет, Джейсон, я не в порядке, черт возьми! Сейчас вообще никто и ничего не в порядке, если уж тебе так хочется знать.
Замолкла. Она тяжело дышала, как после долгого, быстрого бега по горячему песку. Ее плечи и грудь синхронно вздымались, когда она вдыхала прохладный воздух, и одновременно опускались, когда выдыхала. Я по-прежнему стоял столбом, боясь сделать что-то такое, что лишь все усугубит.
Не Джейсон, поправил я. Это все, что я смог родить для ответа на ее крик души. а Феникс.
Мне плевать!
Теперь Мия действительно сорвалась на крик.
Тихо, я медленно приблизился к ней, вытянув правую руку вперед. Мия, успокойся.
Не подходи! завопила она и что есть силы ударила кулаком в живот.
Удар выбил из меня дыхание, но я все-таки удержался на ногах. Отшатнувшись назад, я поднял глаза на нее и покачал головой. Этот толчок выбил из меня весь дух, но не разозлил.
Могу я задать тебе вопрос? спросил я осторожно и тихо.
В ситуации, где один сорвался, второй должен держаться. Это было худшее время для экзистенциального кризиса1.
Нет, холодно ответила Мия.
Ты надеялась, что он все еще был жив? проигнорировал я ее ответ. Она поняла, что я спрашивал об ее отце.
Последовала минута неловкого молчания, и наконец ее ответ:
Я надеялась, что он уже был мертв.
Я сочувственно и понимающе кивнул. Нет ничего хуже, чем увидеть, как самый близкий тебе человек превращается в чудовище, забывает тебя и собирается убить.
И тогда она просто развернулась и ушла. Но перед этим сделала кое-что еще.
Мия подошла ко мне почти вплотную и, встав на цыпочки, поцеловала в уголок губ. Она не сказала ничего. Прощальный взгляд и поцелуй все, что я получил от нее перед тем, как она скрылась у меня из глаз.
Я не стал ее догонять. Это безопасный город, а Мия из тех девушек, кто может с лихвой за себя постоять, но я знал, что утром об этом пожалею. Я дал себе обещание найти ее, чего бы это не стоило. Пытаться вернуть ее сейчас мартышкин труд. Мия разозлится еще сильнее, если я попробую остановить ее.