Вишнёвый сад
В твоих глазах цветёт вишнёвый сад.
В моих глазах дотла сгорает небо.
Ассоль, ты помнишь, триста лет назад
Всё не было на свете так нелепо?
Ещё земля не пухла от могил,
Ещё людей на свете много было,
И ветер цвёл, и камень говорил,
И солнце никогда не заходило.
Ты помнишь, как спускались к морю мы,
В глазах плясали солнечные блики,
Тогда, ещё до ядерной зимы,
И как сладка тогда была клубника
Моя Ассоль, корабль не придёт.
Не плачь. Смотри, не говоря ни слова,
Как надо мною чёрный свет встаёт
Столбом от лба до неба молодого.
Смотри: всё небо в алых парусах.
Они цветут, кровавые, как рана.
А позади мечты, надежды, страх,
И шум волны, и пристань Зурбагана
Ты знаешь, мы насадим новый сад.
В моих глазах ещё осталось место.
Пусть расцветёт надеждами наш ад,
В котором я жених, а ты невеста
Пусть совершится скромный чумный пир.
Пусть нас обманут глупые надежды.
А завтра Бог создаст нам новый мир,
Но мы в нём будем теми же, что прежде
Прости меня. Я выдумал тебя,
И этот мир, и ядерную зиму.
Я мог бы жить, не грезя, не любя,
Но мне творить миры необходимо.
Вишнёвый сад цветёт в твоих глазах.
Мы вырубим его, насадим снова.
Ассоль, ты заблудилась в чудесах,
Которые творю я силой слова.
Ты видишь нет меня, я тлен, я прах,
Я создал мир, я растворён в веках,
Где нет ни будущего, ни былого,
И небо, небо в алых парусах
Девяностые
Юнне Мориц
Девяностые, девяностые
Дни кровавые, ночи звёздные
Грусть отцовская, боль привычная
Это детство моё горемычное.
Трудно тянутся годы длинные,
И разбойные, и соловьиные
В подворотнях пули да выстрелы,
А над грязью всей небо чистое.
Вот и я, мальчишка отчаянный,
Непричёсанный, неприкаянный.
На глазах детей слёзы взрослые
Девяностые, девяностые.
Дома маются, пьют да каются
Водка горькая, желчь безлунная
И во мне с тех пор кровью маются
Детство старое, старость юная
Искупают с лихвой опричники
Смертью горькою жизни подлые
И так тесно, так непривычно мне,
И так жарко и пусто под небом.
Жить без возраста, жить без времени
Вот судьбина какая вздорная!
Выбрал Бог да родному племени
Душу светлую, долю черную.
И не взрослые, и не дети мы
Разве мало изведал скитаний я?
И столетьями, и столетьями
Испытания, испытания
Девяностые, девяностые
Дни кровавые, ночи звездные
Кражи, драки под солнцем яростным
Это детство моё старше старости.
«Любой, кто засыпает, одинок»
«Любой, кто засыпает, одинок»
Любой, кто засыпает, одинок.
Кто б ни был рядом, ты в отдельном мире,
Но в той вселенной есть твой городок,
В нем тот же дом и тот же мрак в квартире.
Бывает, погружаешься во мрак,
А в нем всё лучше, чем при свете, видно:
Грязь, неуют, за домом лай собак,
Что скалят зубы, злятся: им обидно
На пустоту, в которой тяжело
Но за стеной спокойно дышит мама,
Сквозь стены слышишь ты её тепло
Всем существом, своею сутью самой.
Да, ты дитя. Но, увлеченный тьмой,
Ты постигаешь холод жизни краткой,
Вперив глазенки в тёмное трюмо
Напротив детской маленькой кроватки.
Там то ли тень, а то ль твоё лицо,
А то ли кто-то третий, страшный, страшный,
Кто время сна жестоко сжал в кольцо
Но думать, кто, не важно. Нет, не важно.
Страшилка это или анекдот,
Воспоминанье, ставшее лишь знаком?
При свете мир давно уже не тот
Но в темноте он вечно одинаков.
Днем жизнь, дела: не выйти за черту.
А ночью тот же детский страх спасенья,
И тот же лай собак на пустоту,
И тот же Третий меж тобой и тенью,
И сквозь пространство мамино тепло
Один в комнате
Поэма сумерек
Один человек
И одна большая муха
Сидят в гостиной
Из японской поэзии
1
Осенний вечер. Дом холостяка.
За окнами чуть слышно дождь бормочет.
Как мотылёк, накрытый чашей ночи,
Мой стих дрожит, впиваясь в край листка.
Слова чисты от старой шелухи.
День убегает серыми дворами.
И сумерки, стекая вниз по раме,
Неслышимо слагаются в стихи.
И комнат молчаливое тепло,
Раздвинутое сумерками жизни,
Звучит в тиши как будто с укоризной
Ты понял, как тебе не повезло?
Кому, зачем всё это было надо
Преподнести мне за мои грехи
Безлюдный дом, и горечь листопада,
И тишину на дне моей строки?
Иголкой в стоге потерялось лето,
А осени безмерна глубина.
Растаивают в сумраке предметы,
И в чайнике дымится тишина.
Всё это было. Только было проще
Сгореть мне в сером сумрачном огне,
Где дождь осенний сухо, тихо ропщет
Он так устал гримасничать в окне
В тиши чуть слышно тикает будильник.
Уходят звуки чередой во тьму.
Желудок голоден, как холодильник,
И холод общий в нём, во мне, в дому
И пустота глядит с небес с укором.
Невзрачен жизни серый ореол.
И каменное яблоко раздора
Декоративно украшает стол.
2
Сникает, наклоняясь, у окна
Сухой букет средь сумерек бездонных,
И над часами с медным скорпионом
Пульсирует и плачет тишина,
И древний шум реликтовых морей
Из раковины, привезенной с моря,
Доносит голоса любви и горя
Иных, бессмертных, пролетевших дней
В молчанье втрое значим каждый звук.
Мой космос расширяется украдкой.
За гобеленом, вышитым прабабкой,
Прядёт свою вселенную паук.
Цвет, звук, предмет ушли в страну чудес.
Мир связан, как платок, из пряжи серой.
В окно моё вторгается без меры
Космическая седина небес