Лексеич удивлялся и восторгался рассказами Романыча. А при следующих встречах были рассказы о других «чудесных» описаниях Библейской истории.
Часть 5
«С чего всё началось»
Объяснение своего восприятия мира и действительности Романыч начал с простого объяснения в один из вечеров, когда пастух Лексеич в очередной раз зашел к нему в гости.
Ну, я готов выслушать. Ты там пишешь что-то. Сказал Лексеич, кивнув на печатную машинку стоящую на столе Романыча в комнате у окна.
Да. Я пишу небольшие рассказики о простых наших людях, которых я повстречал на своем жизненном пути. Но это не относится к делу, пояснил Романыч, я вот тут выводы сделал после того, как окончательно разуверился в религии.
И начал Романыч вычитывать свое «Эссе» «С чего все началось».
Первые представления о мире и своем месте в нём человек выражал в виде мифов и сказаний. Еще на заре истории человечества люди пытались понять, как они появились на свете.
Древние люди жили небольшими группами, племенами. Не было государств с миллионами жителей. В каждом племени был свой вождь, и были свои шаманы-жрецы. Поэтому племена совсем не стремились объяснить появление всего человечества сразу в целом, а ограничивались лишь историей своего происхождения, своего племени. Отсюда такое огромное многообразие первых мифов и сказок.
Примитивные народы жили в гармонии с природой, чувствуя свое родство со всем, что их окружает. Неудивительно, что у них возникли сказания о происхождении людей от животных, от деревьев, от гор, от рек, от земли, от луны и так далее.
С мифическим предком связывали всевозможные обряды, предкам приносили жертвы. Предок племени назывался тотем.
Например, если верили что произошли от волков, то вырезали фигуру волка, идол, и ему приносили жертву, которую как всегда забирали жрецы. Это были, как правило, лучшие куски добычи, так жрецы кормились за счет обмана людей.
Что-то изменилось с созданием больших религий? По-моему, ничего не изменилось. Можно увидеть в Библии прямые указания такого «жертвоприношения», которое явно забирает жрец-священник.
Есть целая книга, посвященная священным обрядам: книга «Левит», и там написано:
«Если какая душа хочет принести Господу жертву приношения хлебного, пусть принесет пшеничной муки, и вольет на неё елея (масла), и принесет её к сынам Аароновым, священникам, и возьмет горсть муки и сожжет сие священник в память на жертвеннике; это жертва, благоухание, приятное Господу: а остатки от приношения хлебного Аарону и сыновьям его: это великая святыня из жертв господних».
И то же самое написано про мясо:
«Доля священников в мирных жертвах.
И сказал Господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым: кто представляет мирную жертву свою Господу, тот из мирной жертвы часть должен принести в приношение Господу (сжечь), а грудь принадлежит Аарону и сынам его; и правое плечо, как возношение, из мирных жертв ваших отдавайте священнику».
И так о многих жертвах описание подробное, что должен священник сжечь, а что из хлебов и мяса оставлять себе, сжигают внутренности, называемые «тук» и кровь, которой кропят вокруг жертвенника, якобы для Бога так нужно.
Да. Наша религия ничем не отличается от элементарной языческой веры первобытных племен, оказывается.
Сколько там прописано жертв, в Библии: «О жертве всесожжения первое, О жертве приношения хлебного, О жертве мирной, О жертве за непреднамеренный грех, О жертве повинности» и для каждой жертвы особо прописана доля священников.
В послереволюционный период, страна Россия, став страной СССР, начала строить новую промышленность, развивать по-новому сельское хозяйство. Это был большой процесс восстановления разрухи.
И в это время, писателей-юмористов Ильфа и Петрова, которые написали «12 стульев», спрашивали строго за смех и насмешки над действительностью.
В предисловии к очередному юмористическому роману «Золотой теленок» сами эти писатели-юмористы сказали об этом с долей иронии:
«Обычно по поводу нашего обобществленного литературного хозяйства к нам обращаются с вопросами вполне законными, но весьма однообразными: «Как это вы пишете вдвоем?»
Этот им порядком надоело, и они перестали делиться подробностями, «отвечали уже без воодушевления».
«И вдруг единообразие вопросов было нарушено.
«Обычно по поводу нашего обобществленного литературного хозяйства к нам обращаются с вопросами вполне законными, но весьма однообразными: «Как это вы пишете вдвоем?»
Этот им порядком надоело, и они перестали делиться подробностями, «отвечали уже без воодушевления».
«И вдруг единообразие вопросов было нарушено.
Скажите, спросил нас некий строгий гражданин из числа тех, что признали советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции, скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что с ума сошли?
После этого он долго и сердито убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.
Смеяться грешно! говорил он. Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!