Лучший исторический детектив
Людмила Малёваная
Кукла с Кальварии
Тина прутиком отряхивала присохшую к подолу грязь. Прошедший утром дождь размочил тропинку к кладбищу, и глина, вылетев из-под каблуков, налипла на юбку. Сейчас солнце выкатилось из-за тучи, быстро высушило шёлк и заглядывало в Христинины покрасневшие глаза, спрятанные за чёрным крепом. Приколотый к шляпке, креп надёжно скрывал от пересудов, которых и так хватало, лицо и потускневший взгляд неутешной матери.
Только что ходила к мессе, в костёл святого Лаврентия. Чёрной тенью прошла к скамьям, улыбнулась и села, прошелестев шёлком чёрного платья.
Чистая монашка, зашептал кто-то справа.
Пани Ванда, это же та самая молодая Германова, что дитё схоронила и умом тронулась?! громко спросила грузная пани, сидевшая за спиной у Тины.
И что теперь?! Бог дал, Бог взял, шумно с одышкой зашептала невидимая пани Ванда и возмущенно добавила: То ж никак не можно весь час ходить в чёрном и с закрытым лицом, как муслиманка!
Истинный крест, отозвалась грузная пани.
Тина сидела недвижимо, застыв как Скорбящая Божия Матерь. Гладкие чёрные волосы собраны в тугой пучок, только на висках завитые пушистые локоны; голубые глаза смотрят невидяще и тускло мерцают под густым крепом.
После проповеди и коллекты настала очередь евхаристии. Верные выстроились к епископу за причастием. Хор пел «Gloria», ввысь, вместе с дымком от кадил, летело: «Амен амен амен». Тина медленно поднялась и встала в конец очереди.
В момент, когда Тина проглотила чуть кисловатую облатку, в костёл влетела птица.
Отец Рафал проводил вестницу Святого Духа долгим взглядом.
Знак, сказал он, для всех и для Христины.
Верные зашептались, со всех сторон к Тине полетело слово: «Знак знак» Птица заметалась, пролетела мимо Христины, задев крылом вуаль.
Тина, развернулась и бросилась прочь из храма, на ходу поправляя шляпку и набрасывая на лицо вуальку. Из полумрака костёла она вышла на свет и на мгновенье замерла солнце ослепило. После дождя сладко пахло жасмином, от земли шёл пар, лёгкий ветерок приносил разные запахи. Тина поспешила к Кальварии городскому кладбищу. Остановилась отдышаться возле безликого Ангела с Глинской брамы. На ангела села та самая серая птаха, нахохлилась, встряхнула крылышки и полетела в сторону кладбища впереди Тины.
«До Кальварии двенадцать Ангелов», вспомнила Христина, детскую песенку.
До Кальварии моей, сорок лет и сорок дней, двадцать зим и двадцать вёсен десять раз явится осень. Путь далёк, и днём и ночью пусть ведёт мой Ангелочек, тихо напела Тина.
Ну, доброго тебе денёчка, кровинушка моя!
Поймав слезу на щеке, Тина обтерлась рукавом и глубоко вздохнула.
Я тебе гостинчика принесла, петушка на палочке. Сейчас вот на салфетке положу, бормотала Тина, одной рукой дёргая траву на холмике, а второй вынимала из редикюля маленький свёрток. Вот так Теперь чистенько. Угощайся, Линуся.
На цветастом, по-праздничному обшитом, сатиновом лоскуте лежал огромный красный леденец, он светился на солнце прозрачным бочком, нарядный, как с ярмарки.
Каждое утро, перед работой, Тина приходила на могилку дочери, сидела рядом и рассказывала нехитрые новости.
Совсем недавно ее Линуся, пятилетняя шалунья, бегала по комнате, хохотала, а теперь лежит здесь, под землей, и больше нет в жизни никакого счастья.
Спрашивают про тебя люди, говорила Тина, глядя на тронутый нежной зеленью холмик. Говорят, где ваша дочурка, пани Христина? А ту даму, вдову по капитану Скульскому, что куклу тебе подарила, помнишь ещё? Платье мы той кукле шили, парчовое. Так вдова наряд для свадьбы заказала всё фасонное! Шляпка с вуалеткой, платье и перчатки ей прямо из Варшавы доставили! Не лучшая партия, хоть казначей из Управы и важный кавалер, вздохнула Тина. И вдовый также.
Сломанная ветка молоденькой липки склонилась к земле и Тина, оторвав от кисеи лоскут, взялась подвязать деревце. Тишина на кладбище стояла такая, что Тина слышала только своё дыхание и крики стрижей над головой. Подвязав липку, она вздохнула и повернулась к могилке. Летний день обещал быть дождливым и прохладным. Налетел ветер, растрепывая пряди волос, что выбились из причёски, и принёс с собой тихую песню.
До Кальварии моей, детский голосок пел колыбельную и медленно приближался к месту, где сидела у могилки Христина. Пятый Ангелочек-страж, верный охоронец наш
Ой, Езус-Мария!
Из-за зарослей калины вышла девочка, в руках она держала большую куклу в платье из парчи. Лица девочки Тина не видела, а только фарфоровое лицо куклы и, сверкающее на солнце, парчовое платье.
Линуся прошептала Тина.
Такая радость нахлынула, что она потеряла дар речи, ни бежать не могла, ни идти, ноги не шли, да и куда бежать, когда это её Линуся идёт навстречу! От воскресшей надежды Тине стало жарко. Она отбросила креп назад и опустилась коленями в жидкую кладбищенскую грязь.
Тина мелко-мелко крестилась, взахлёб читая:
Радуйся Мария, благодати полна Под порывами ветерка лёгкий креп наползал на лицо, а Тина раз за разом отбрасывала его назад.
Девочка подошла чуть ближе и Тина увидела её лицо.
Не моя, не моя это Линуся, проговорила она. Сил не было, как душно вдруг стало от того, что чужая это девочка. Да и как она могла забыть, что девочка её здесь, под землёй лежит. А ты что тут одна, на кладбище, делаешь? спросила Тина.