У меня самогон.
В степи всегда ветер. Кружился он вокруг них, гоняя волны травы, хотел сгоряча свалить дерево у засохшего пруда, схватил за ветви, но мало было силенок, сорвал только листья.
Они не замечали потуги ветра, окунувшись в приятные воспоминания.
Помнишь, Пахом, учетчицу бригады Аксинью. Заря завидовала ее румянцу. Мы обои за ней ухаживали, а она тянулась к Григорию. Не знаешь, как жизнь у нее сложилась?
Они не замечали потуги ветра, окунувшись в приятные воспоминания.
Помнишь, Пахом, учетчицу бригады Аксинью. Заря завидовала ее румянцу. Мы обои за ней ухаживали, а она тянулась к Григорию. Не знаешь, как жизнь у нее сложилась?
Эх, дорогой Устим! В чем наша беда. Все интересуемся, как ее, твоя, моя жизнь сложилась. Тольки на старости лет я понял: слаживать ее надо самим
Они пошли, обнявшись, к далекому опоясанному узкой лентой Малого Узеня горизонту, напевая песню втроем Пахом, Устим и ветер.
Удачный розыгрыш
Деревня прижалась к кладбищу, вокруг которого разрослись деревья. А вот ограда осыпалась: заржавели гвозди, упал сгнивший штакетник.
Каждый, кто ехал по дороге, видел разрушенную временем ограду, но по привычке надеялся на хозяйство. Хотя остался в деревне вместо колхоза один фермер.
Говорили ему:
Поправь ограду, ночью все чаще снятся мертвецы. Скоро навещать будут.
Мертвые не ходят, успокаивал стариков успевший разбогатеть фермер.
Вон к Агафье, постучался муж, а уж лет двадцать как замерз в сугробе. Жалился: собаки кресты отметили, коровы тревожат мертвецов. Не гоже так. Вот придут к тебе узнаешь, ходят или нет.
Ночью фермер услышал в сенях тяжелые шаги.
Это дед твой Пахом, послышался глухой голос, когда ты, сукин сын, оградку поставишь на кладбище, все себе и себе. Смотри у меня.
На другой день стучали топоры и звенели пилы на погосте, который к вечеру огородили. Больше других старался фермер, сбивая штакетник дрожащими руками. Вместе с ним работали старшеклассники, разыгравшие его так удачно.
А дед, кажется, ухмылялся с могильной фотографии.
Как-то я встретил фермера у кабинета психиатра.
Покойники шьют дело, шепнул мне, говорят: земляков обманул, присвоил их земельные доли. И за аренду только десять процентов плачу.
Ты так психиатру не говори, заметут еще в психушку.
Что же делать? смотрел на меня как на последнюю надежду.
Попросил его рассказать о своих невзгодах и печалях поподробнее.
Под Рождество приходили трое в саванах, с косами. Попил, говорят, кровушки народной, обобрал всех. Если не составлю справедливые договора с пайщиками, не построю часовню у кладбища и не положу по селу асфальт, дело будет у прокурора. Сам туда с повинной побегу, фермер действительно верил во всю эту чепуху. Надо было его спасать. Переборщили селяне, скорее всего опять ученики. Но в чем то они правы. Надо всех примирить благими делами.
Тебе трудно проложить по улице асфальт? спрашиваю.
Конечно, нет.
А часовенку построить?
Еще легче.
А больше людям, твоим же односельчанам, за арендуемую землю платить?
Нет вопросов.
Так в чем же дело? Начинай, а я с душами умерших договорюсь.
Сможешь?
Нет вопросов.
Верю тебе, а сделаешь так, чтобы они больше ко мне не приставали?
Еще легче.
Дня через два приехал я в школу к старшеклассникам.
Ребята, говорю, человек с ума сойти может, очень уж впечатлительный. Где милосердие?
Договорились: с этого дня ни одного розыгрыша не будет.
А асфальт в селе и часовенка у кладбища появились. Повысил арендную плату за землю фермер. И все стали жить спокойно и мирно.
Я в этой истории прибавил только часовенку у кладбища. Так захотелось.
Старше города
Слесарь-электрик Михалыч перерыл все старые ящики, чтобы найти нужную гайку. В слесарке чего только не было, многие годы из нее ничего не выбрасывали. Попадались детали даже от «овечек» это такие маленькие паровозы с большими большими трубами.
Но подобного Михалыч никак не ожидал: под пылью одного ящика он отковырнул копейку думал поначалу шайба. Почистил ее и застыл в недоумении: 1853 год.
Как такое может быть? Ершову всего 115 лет. В то время в степи на его месте только сайгаки бегали. Копейка была старше города на сорок лет
Размышляя о находке, еще больше запутался слесарь. Ящику никак не может быть полтора века, он типовой, стандартный, да и люди столько не живут. Много десятилетий прошло после революции, когда сменились деньги. До сих пор не может отгадать загадку старый железнодорожник.
Еще была одна памятная находка у Михалыча. Бочку водки откопал он в тине старой балки, где вода жарким летом всегда высыхала.
Поехал тогда на рыбалку на пруд Пьяный. Просыпалось подрумяненное зарей утро. В сухой балке фиолетовые тени были гуще. Поэтому несколько раз ударил детской лопаточкой по твердому предмету, прежде чем увидел обод то ли бочки, то ли колеса.
Поехал тогда на рыбалку на пруд Пьяный. Просыпалось подрумяненное зарей утро. В сухой балке фиолетовые тени были гуще. Поэтому несколько раз ударил детской лопаточкой по твердому предмету, прежде чем увидел обод то ли бочки, то ли колеса.
Стало не до червей, которых здесь всегда было много. Даже вспотел от волнения, предчувствуя невероятное.