Дон Кихот, всхрапнувший было, опять замолчал; теперь все были уверены, что благородный рыцарь банально подслушивает женский разговор. Царственная эллинка, ничуть не смущаясь этим обстоятельством, пояснила:
Будем бродить с идальго, наслаждаться его и собственными приключениями. До тех пор, пока не встретим женщину, которую сочтем достойной ну, вы сами понимаете чего.
Не жду я ранних тайн, поверь
Они не мне взойдут.
Передо мной закрыта дверь
В таинственный приют.
Длинное тощее тело на кровати чуть подпрыгнуло, словно его номинальный хозяин вознамерился спросить: «Я! Я не понимаю, чего! Объясните, будьте добры! Что это за дверь, которую надо открыть?». Впрочем, вряд ли Дон Кихот привык разбрасываться столь учтивыми словами; разве что с Прекрасными Дамами. Таких здесь, в одной постели с ним, было шестеро, и одна из них Валентина Степановна, вспомнившая очередной отрывок из бессмертного творения Мигеля Сервантеса де Сааведры, ткнула испанца в бок его собственным кулаком:
А признайся-ка нам, милый друг по праву ли носишь высокое звание рыцаря; назови имя того, кто возвел тебя в это звание?!!
Проснувшийся идальго пристыжено замолчал, а потом пролепетал с дрожью в голосе:
Увы, благородная донья, я действительно только вознамерился просить первого же принца, который встретится на моем пути, просить о такой высокой чести. Хотя душой я давно полон рыцарской добродетели и храбрости да вы и сами могли убедиться в этом, став свидетельницами моей последней победы над страшным чудовищем.
Помним, кивнула Валентина, невольно погладив чужой впалый живот, к утру забывший о половинке барана, и сейчас требовательно заурчавший, мы готовы помочь тебе в твоем деле.
Вы! вскричал идальго с изрядной доли сомнения, и еще большей надеждой, да кто вы такие, чтобы господь Бог признал вас, и ваши руки достойными для возложения звания, благородней которого нет, и не может быть?!
Кто?! хитро прищурилась Валентина, а вот кто! Девочки представьтесь. Можно лежа, без книксенов.
Кассандра, первой, по старшинству и дате рождения представилась пророчица, дочь царя Илиона, Приама.
Пенелопа, тут же подхватила другая эллинка, царица Итаки, супруга могучего и хитроумного Одиссея, героя троянской войны!..
Самым длинным оказалось представление Дуньязады. Одно перечисление титулов ее царственного супруга могло занять пару машинописных листов; но не заняло потому что никто еще не изобрел печатную машинку. Устрашенный и восхищенный идальго припал к ногам монарших особ (то есть к собственным); для этого ему пришлось сползти на пол. И его просьба была удовлетворена после того, как сам он пообещал выполнить любое их требование. Из «богатого» снаряжения испанского воина в комнате был лишь длинный меч. Вот за его рукоять и ухватились руки сразу нескольких монарших особ. Сторонний наблюдатель увидел бы, как тощий идальго взмахнул в полутьме комнаты клинком, едва не задев потолок, и обрушил его плашмя на оба плеча, поочередно. И словно невидимые эполеты тут же засверкали на них отсветом озарившегося радостью и гордостью лица новоиспеченного рыцаря
Встану я в утро туманное,
Солнце ударит в лицо.
Ты ли, подруга желанная
Всходишь ко мне на крыльцо?
Утром на высокое крылечко вышел истинный рыцарь, заполненный величием и чувством собственного достоинства настолько, что хозяин заведения, сунувшийся было к нему с какими-то словами, тут же затолкал их поглубже внутрь себя, и лишь почтительным жестом и глубоким поклоном пригласил Дон Кихота к утренней трапезе. Следом за хозяином с еще более торжественной физиономией прошествовал Санчо Панса. По его лицу, по масляно блестевшим глазам, трудно было догадаться, что этот почтенный оруженосец не спал всю ночь. Впрочем, на то, что сил он истратил немеренно, было видно по тому, как усердно Санчо набивал желудок нехитрыми деревенскими яствами. К окончанию завтрака счастью его не было предела; но все его благодушие пропало в один миг когда вопрос, что хозяин постоялого двора не решился задать грозному рыцарю, излился на голову его слуги: «А кто будет платить?!».
Утром на высокое крылечко вышел истинный рыцарь, заполненный величием и чувством собственного достоинства настолько, что хозяин заведения, сунувшийся было к нему с какими-то словами, тут же затолкал их поглубже внутрь себя, и лишь почтительным жестом и глубоким поклоном пригласил Дон Кихота к утренней трапезе. Следом за хозяином с еще более торжественной физиономией прошествовал Санчо Панса. По его лицу, по масляно блестевшим глазам, трудно было догадаться, что этот почтенный оруженосец не спал всю ночь. Впрочем, на то, что сил он истратил немеренно, было видно по тому, как усердно Санчо набивал желудок нехитрыми деревенскими яствами. К окончанию завтрака счастью его не было предела; но все его благодушие пропало в один миг когда вопрос, что хозяин постоялого двора не решился задать грозному рыцарю, излился на голову его слуги: «А кто будет платить?!».
Сумма, что озвучил почтенный трактирщик, ошеломила оруженосца. Прежде всего потому, что у великолепной пары странствующего рыцаря и его слуги не было в карманах ни гроша. Рыцарь тем временем уже успел нацепить на себя часть гремящих доспехов и взгромоздиться на грустно вздохнувшего Россинанта. Уже в воротах Дон Кихот повернулся всем телом, подобно раку, закованному в панцырь и добродушно посоветовал хозяину. Он явно успел подсмотреть немало картинок из памяти гостий; вот одну из них, из далекого двадцать первого века он сейчас представил перед собственными глазами.