Несчастный испанец, наконец, визгнув в последний раз от сильного, и еще более обидного удара стальным лезвием по покрасневшим ягодицам, которые уже проглядывали сквозь лохмотья узких штанишек, скрылся за воротами. А Валентина, и вместе с ней пятерка ее партнерш по неистовому танцу, повернулись к центру арены, где в пляску вступили два других участника, до того безучастно (и восхищенно, конечно!) наблюдавших за волшебным действом.
Бычок вздрогнул всем телом в тот момент, когда створка ворот громко хлопнула, закрываясь и низко наклонил голову, так что теперь никто не мог видеть, как его глаза стали заполняться кровью, сравниваясь цветом с платьем Валентины. Коротко рыкнув и взрыв копытами плотный песок, он рванулся в сторону ярко-красного пятна, недавно мелькавшего на арене, а теперь застывшего в дальнем ее конце. И тут же обиженно мукнул, резко тормозя и разворачиваясь; теперь его копыта подняли целые тучи песка. Да и кто бы не остановился, не попытался поднять противника на короткие рога, получив по хребту молотком?!
Душа в стремленьи запоздала,
В паренье смутном замерла,
Какой-то тайны не познала
Каких-то слов не поняла
Николаич, наконец, прервал смутное парение собственной души, и тоже вступил в танец. Он не слышал слов Валентины, но порыв ее души уловил; в его собственной душе сейчас тоже звучала музыка, заполнявшая, казалось, всю арену. А в руке неведомо каким чудом оказался молоток древнего скульптора. Кошкин был одет сегодня в костюм испанского кабальеро, во многом схожий с нарядом матадора. Только штаны у него были целые. Большинство зрителей, сейчас с замиранием сердец следившие за актом трагедии, разворачивающейся на их глазах (это они так думали) окажись на месте Кошкина наверняка запачкали бы эту узкую черную деталь мужского гардероба. Да и сам Виктор Николаевич будь его воля сейчас улепетывал бы без оглядки; да хотя бы к тем же воротам, чтобы скрыться за ними. Но его телом командовала не струсившая, и спрятавшаяся неведомо куда душа, а нечто могучее, связанное с мелодией и ритмом, который задала супруга. Его движения были отточенными; хотя никто и не учил его мастерству боя с быком. Тем не менее, сейчас самый великий матадор всех времен и народов позавидовал бы тому, как легко и изящно он отклонился в сторону, пропуская взявшего с места в карьер быка мимо себя так, что туго натянутая на боку материя даже нагрелась, и наэлектризовалась от трения лоснящейся черной шерсти животного. Целая россыпь искр пробежала по этой шерсти, заставив ее вздыбиться, превращая действительно не самого крупного представителя бычьего племени в страшное чудовище. Такое, что Валентина в дальнем краю арены испуганно ахнула, и замерла на месте. Даже заверещавшие в ужасе красавицы в ее душе не могли сейчас сдвинуть ее с места. А Николаич тем временем творил чудеса. Такие, что даже запыхавшийся бык скоро понял этого соперника, исчезающего в одном месте, и возникающего (с торжествующей, почти презрительной улыбкой) в другом, ему не победить; не зацепить даже краешком рога.
И тогда эта живая машина разрушения и смерти повернулась, и начала свой стремительный бег на замершую у ворот женщину. Теперь замолчали все шестеро. А Валентина была спокойна; она почему-то была уверена, что Николаич, ее Витенька, успеет вмешаться, не допустит трагедии.
Ты горишь над высокой горою,
Недоступна в своем терему.
Я примчуся вечерней порою
В упоенье мечту обниму.
Недоступной была Валентина для быка. Потому что Виктор Николаевич действительно вмешался. Он как бы ни были стремительны его танцевальные па не успевал встать на пути быка; принять на свою щуплую грудь удар страшных рогов. Его внимание теперь было сосредоточено на одной точке подрагивающем в возбуждении кончике хвоста. Кошкин подпрыгнул в отчаянии, и вцепился в него; в кисточку, подобную львиной. Его несоизмеримая с бычьей масса; его ноги, прочертившие в песке глубокие борозды, свершили невозможное! Бык, уже начавший поднимать голову от земли, замер в полуметре от Валентины. Два взгляда человеческий, не выражавший ничего, кроме безмерного любопытства (и немного гордости за «матадора», любимого мужа) и звериный, полный огненно-красной ярости, встретились
Рука Валентины, направившая вниз острый клинок, была по-мужски твердой и безжалостной. И крик, вырвавшийся из совсем не роскошной груди, стянутой чем-то явно железным, и очень тесным, был каким-то хриплым, совсем не похожим ни на один из волшебных женских, что поочередно брали верх в устах Валентины Кошкиной. Но неистового восторга в нем было так много, что она невольно замерла прежде чем вернуть себе первенство в принятии решений, и одарении окрестностей звуками своего ангельского голосочка.
Поразил! Я победил ужасного дракона, от которого бежал бы сам Сид! И нога моя теперь попирает голову, которая прежде пожирала принцесс и изрыгала дьявольский огонь!
Тощая длинная нога, «украшенная» ржавым железным наколенником, действительно поднялась, и опустилась на голову барана, который еще дрыгался в предсмертных конвульсиях. Мужик, рыцарь, замер в горделивой позе, попирая жертву, только что заколотую его длинной (как не удивительно тщательно вычищенной) шпагой, и женщины воспользовались этой долгой паузой, чтобы оглядеться.