Смертельная болезнь природного сознания, заботливо взращенная и до сих пор хранимая русским христианством в религиозном мифе о «народе-богоносце» («Святой Руси») и закономерно закончившаяся «коммунистическим всемством», по духовно-нравственному смыслу своему есть страшная христианская ересь, а по историческому размаху реализации заключает в себе не национальную только, но и «общечеловеческую» опасность. Можно и должно стремиться к личной святости и желать ее для всех людей, но в высшей степени безнравственно и греховно стремиться к национальной святости и национальному христианству. С самого начала русское православие усвоило христианство в законченном, готовом виде, без идеи развития и без идеи личности. Вот почему у нас до сих пор хотят вывести личность из религиозной, «духовной» общности, в то время как даже у греков идея религиозной целостности, или соборности, исторически вырастала из христианского откровения личности. В сущности, в преобладании общности над личностью и «идеального» сознания над религией православие стало «христианством наоборот», духовным антихристианством, медленно и неуклонно убивавшим себя.
Стоит ли после этого удивляться, что такова же была и русская религиозная философия, несшая в себе общую с русским православием, идейную «бациллу» природного самоистребления? Христианская (европейская) по внешности и антихристианская (восточная) по духу, она потому и закончилась интеллектуальным самоубийством национальной мысли, не оставив после себя ни одной положительной идеи культурного, земного строительства. Пока жива была русская прирожденность, пока жив был русский мир (в рамках царской России) и было что претворять в соблазнительную безнациональную духовность, была жива и русская православная церковь (а в месте с ней и русская религиозная философия). Но сейчас, когда сами исторические обстоятельства, казалось бы, принуждают признать отсутствие в природе русского природного самосознания, как можно было бы «возродить» все это, и как вообще можно было бы желать их возрождения, да еще в том качестве, в каком они существовали прежде?..
Вот первая истина современного христианства и русского природного («прирожденного») сознания. Сейчас (после стольких веков насильственной «христианизации», «вестернизации» и «советизации») русские в России, как никогда прежде, тоскуют по живойсиле,способной связать их не с религией, напрочь отрывающей от мира, или какой-либо «универсальной» (а потому отвлеченной) философией и идеологией, а с собственной природой, непосредственно переживаемой в бытии как сущем. Прирожденность это прежде всего чувство, ощущение душевно-природной близости на основе общности происхождения, закрепленное в конкретных языковых практиках (устный рассказ, песня, сказка). Подобно тому, как эстетически-любовное отношение к миру в христианстве не допускает обожествления природных стихий, так же точно и независимая от религии прирожденность предполагает свободное, идейно бескорыстное проявление естественных человеческих чувств любви и привязанности (к семье, роду, отечеству). Может ли русское православие, несущее в себе духовное зерно православного национализма (тождества религии и прирожденности), помочь такому природному возрождению русских (как и других народов России, затронутых «церковно-национальной» идеологией), при котором восстановится и укрепится прежде порушенное живое чувство единства с бытием, независящее от тех или иных этических или философских систем от того, кто человек христианин, агностик или атеист? Нет, не может.
Ибо именно отсюда из идеи природно-метафизической сращенности религии и прирожденности, проистекает высокомерная духовная болезнь «всечеловечности», патологическая раздвоенность между непомерным самовосхвалением и столь же непомерным самоуничижением, именно отсюда проистекает двойственный феномен русского идеализма и русской беспочвенности, в конечном итоге поразивший народ библейской болезнью коммунистического саморастления. И именно русское христианство, исказившее себя монофизитски-сектантским воззрением на прирожденность как на греховность, которую следует «исправлять» в праведную религиозность, в силу своей духовной слабости и «насаженности сверху» с самого начала пошедшее на коренной (меркантильный) компромисс с «миром», придавшее «государственническое» направление христианству, связавшее себя конкретным политическим устройством в духе восточной «симфонии» и неуклонно проводившее в жизнь магически-символический принцип «освящения мира», несет всю полноту ответственности за постепенное искоренение природных сил народа и его неминуемый уход в историческое небытие, ибо «осознание» собственной прирожденности в качестве религиозного дела («русский Христос» протопопа Аввакума, славянофилов и Ф. М. Достоевского) есть такая же дезориентация, как и методичное воспитание у людей религиозно недостойного («низкого») представления о своем природном происхождении.
С другой стороны, менее всего церковь (любая церковь как религиозная институция) могла бы гордиться своим патриотизмом и своими «заслугами» перед отечеством (природными добродетелями чести, долга, верности), ибо христианство, ставшее «национальной религией», перестает быть в подлинном смысле духовной (откровенной) религией, отличной от язычества, и со временем деградирует вместе с народом ее принявшим. Гордиться могут христиане, но не церковь. Самоубийственная политика метафизического сращивания религии и этноса, основанная на поиске все новых и новых форм «идеальных», «мистических» и т. п. оснований природной идентичности, слишком схожая с ветхозаветной религиозностью, не может быть остановлена и не прекратится, не будучи однажды прямо признана ошибочной (как с точки зрения самого христианства, основанного на принципе духовной идентичности, и всех вообще нормальных христианско-церковных воззрений, так и с точки зрения обретения чистого природного самосознания, не деформированного априорными идеологическими схемами и клише) и в таком виде осуждена церковью. Последняя должна сама четко, и опираясь на собственное догматическое учение, дистанцироваться от идеологии, по сути, «магически-идеального» (подменяющего прирожденность духовностью) сознания, заслонившей благодатный свет Христовой веры, все еще хранимый русской православной церковью, но, очевидно, слишком малый свет, чтобы сподобиться разогнать сгустившиеся сумерки природного сознания.